Инга Кузнецова - Пэчворк. После прочтения сжечь

И становится пронзительно-стеклянно, и в этой стеклянной задумчивости я смотрю, как грациозно летают девчачьи, крашенные голубым (у одной) или желтым и зеленым (у другой) кончики пальцев, ямочки возникают и пропадают на круглых щеках русоволосой, она заправляет прядку за длинное ухо, за которым прячется телесного цвета слуховой аппарат.

Изваяние крестьянина за моим плечом продолжает электронные штудии: «…Субъекты инновационных процессов делятся на следующие группы: новаторы, ранние реципиенты, раннее большинство и отстающие…» Девушки беззвучно хохочут над своими безмолвными, но угадываемыми подростковыми шутками. Я чувствую боль под лопаткой.

Исчезновение всех участников этой сцены кажется невозможным. И, тем не менее, сначала выйдут и канут девушки. А потом и я, оставив в вагоне короткопалого парня со спортивной сумкой, едущего навстречу чему-то небывалому.

(переход)

Со станции на станцию. С судьбы на судьбу. С радиальной на кольцевую.

(я тоже)

Я тоже движусь навстречу чему-то невозможному. Лестницы перемещают меня во времени, эскалаторы – в пространстве. Лестницы ведут вниз, эскалаторы вверх. Ступени заставляют вспоминать, опустив голову, а движущаяся лента, великодушно сглаживая мое неумение ориентироваться, просит выпрямиться и взглянуть на все с невольной дерзостью. Но то, что происходит, не зависит ни от лестниц, ни от эскалаторов, ни от прошлого, ни от будущего. Оно происходит вбок.

(фиксация)

Еще в автобусе я знала, что буду искать его; еще на радиальной я знала, что буду искать его в подпольном клубе, в котором мы были только раз, в конце нашего странного срока; еще на переходе я знала, что клуб этот могли уже закрыть или перенести на окраину, где еще не все подвалы были оборудованы подслушивающими устройствами.

На кольцевой волнение достигает предела. Я мечусь по платформе, тычась в разнонаправленные потоки мысленных обрывков. Меня выносит к какой-то двери, но я перебегаю к соседнему вагону. Уже угрюмый самсон раздирает пасть железного льва, обитую темногубыми резиновыми прокладками. Впрыгнув в прогал – из толпы в толпу – я сразу понимаю, почему меня волокло именно сюда: знающая рука касается плеча – это дружеский Д., с которым он меня познакомил сразу и которого эти полгода я тоже не видела. Шапка кудрявых рыжих волос по-негритянски подпрыгивает и упруго принимает прежнее положение. Рюкзак с обвисшими лямками впечатывается мне в спину. Острые стрекозиные детали проступали сквозь брезент («Съемные», – автоматически думаю я). Выпуклый глаз смотрит с лошадиной внимательностью, шепот становится тише и суше: «Давно тебя не видел, – сегодня Неандерталец (это прозвище того, кого я ищу) читает программу. Где ты была?» Одними губами (я умею превращаться в мел): «Мы расстались». Пауза. «Решено приступить к действиям. Надеюсь, ты с нами». «Да, конечно. Едем».

(все мы)

дети галактики. Дети амброзии и нектара, землемеры песчаных карьеров.

(пешком)

– Почему вы расстались?

– Я не хочу об этом говорить.

– А мы с тобой могли бы… [сегодня… вообще? (это я услышала так, он не произнес)]

Перебивая:

– Тебе до него, как до Китай-города пешком (и смягчить грубость виноватой улыбкой).

Усмехнулся.

(волоски)

Скоро выходить. Я могу умереть от сердцебиения. Принять таблетку. Надо рассредоточиться, распределиться. Я не могу выдержать этого нарастания всего. Я разделюсь, и я-2, персона действия, способная на самые отчаянные поступки, не пойдет в клуб. Она прогуляет. Я не могу предугадать своей реакции, когда увижу его. Пойдет только персона созерцания, и она ничего не сможет сделать. Она будет просто понимающей жертвой. Будет мучиться и понимать все, что еще не успела понять, когда у нее была эта возможность в режиме онлайн.

Нет! Я поступлю как раз наоборот! Нет! Пусть я-2 тратится до конца. Нет другого способа продвинуться. Понимать, зализывая раны, можно всю жизнь. Если она физически продлится.

Но пока моего блистера не достать. Я притиснута к спинам, бицепсам, шеям и ягодицам и не могу пошевелиться. Мои лопатки обнимают орюкзаченные дружеские руки. Я их не вижу, но знаю, что они покрыты золотистыми волосками.

(слива)

Я делаю глубокий вдох, утыкаюсь лицом в лиловый шелк своей блузки, чувствую (аутоэротичную? романтичную) ноту своих духов и отдаюсь визионерской волне.

Слива, упавшая с балкона, превращается в дерево прямо на лету, бросается зеленеть, переворачивается в воздухе, корнями вверх и обратно, еще раз и еще, цветет и плодоносит, и все падает и падает в бесконечную низь, вместе с отрывающимися маленькими сливами, и я беспокоюсь, что уже не успею поймать их все, даже если побегу знакомиться с соседями, живущими подо мной. Разрешите выскочить на ваш балкон, простите, куда можно поставить корзинку, да я ненадолго. Побегу знакомиться со всем этим количеством дверей подо мной, в которые можно было бы стучать и упираться лбом, но кто-то же должен оказаться дома, хотя, конечно, в такой солнечный день едва ли. Я и не хочу знакомиться – я знаю, здесь принято жить в другую сторону. Здесь ничего не делают просто так, и напрасно я забываю на ночь закрываться на ключ.