Агольцов был духовит, и крепкий дух его растекался, клубясь адским туманом, по залу. Модели и их ценители реагировали не сразу, принимая, видимо, агольцовские миазмы за аромат элитного сыра или винтажной сигары. Но понемногу начинали ёрзать, вертеться и шептаться.
— Сильно подводишь, — глядя на инженера Зворыкина, начал Егор. Агольцов в ответ выпил и зажмурился.
— Сергеич не может ждать. Он, в отличие от тебя, губернатор. Работает по плану.
Агольцов выпил, запил чаем, плеснул немного на галстук.
— У него в сентябре региональный букер. Он сам учредил, под себя. Спонсоров напряг. Обещал народу номинироваться с новой книжкой стихов. А где она, книжка?
Агольцов выпил, закурил, со стоном закашлялся.
— Интеллигенция от него без ума. Губернатор-стихотворец — поэт и царь в одном лице. А книжки нет. Рейтинг под угрозой, — внушал Зворыкину Егор.
Агольцов выпил и, слава богу, заговорил. Громко, так что модели перестали шептаться.
— Мне снится — я падаю… как будто
с насыпи какой… или там холма…
Надо мной [высоко в детстве] июльское утро…
а внизу — тьма.
Сам спрыгнул… не знаю… или кем сброшен,
но за что ни схвачусь теперь — всё одно:
стопудовая ржавая осень
тащит… на дно…
Уцепиться… застрять, продлить
не могу… и секунду каждую
дальше, ниже — мама, смотри!
— я падаю…
Ещё:
Из-под обрывков городского ветра
вдруг прорастёшь. Сквозь треск и трёп толпы
расслышишь отсвет завтрашнего века
в насмешливом молчании судьбы.
И там, где столь торжественно ветшает
твоя мечта в продлённом сентябре,
на лёгком, как смятенье, лунном шаре
взлетишь — на жизнь из неба посмотреть.
Тогда смотри — на вёртких арлекинов,
блестящих карлиц, редкостных скотов,
дешёвых магов, дутых исполинов,
резвящихся в горящем шапито.
Смотри, как ночь горька не по погоде,
как злоба дня безжалостно проста,
как, запертый в своей пустой свободе,
ты одинок — до слёз, до дна, дотла.
Смотри — вот жизнь идёт. Смотри — проходит.
Смотри — прошла…
И ещё:
Ты бы видел, как ветер,
ветер жадной мечты, пришлый с дикого поля,
терпко пахнущий жизнью,
гонит стаю соцветий
по зыбучим пескам раскалённого полдня
к обмелевшему ливню.
Ты бы видел, как солнце
выкупает весну из татарского неба.
Ты бы знал, чем оплачен
этот май, — ты бы понял,
как печаль высока, как несбыточна нежность.
Ты запел бы иначе.
Ты бы вдруг обнаружил
пепел над головой и огонь под ногами.
Ты сбежал бы из дома,
чтобы спрятаться лучше,
захлебнуться не здесь и не теми слезами.
И пропасть по-другому.
А больше нет.
— Всего три? На книжку не набираем, — угрожающе вздохнул Егор.
— Три, зато какие. Кто сказал, что в книжке должно быть много стихов, — зарычал Агольцов, выпил, закусил, ещё выпил и выдал речь. — Идите вы в жопу. Ты и Сергеич твой. Дайте мне свободу. Восстань, порок. Сергеич не поэт, жулик он, а ты его подельник. Под суд я вас, в зиндан. Мало ему губернаторства. Букеров гребёт и анти, сука, букеров. Интервью, книги с золотым тиснением. А это мои стихи, мои, а не его. Пусть все слышат правду!
— Стихи написаны тобой. Но стихи его. Он за них тебе, дураку, заплатил. Он поэт, а ты у него на подряде, как ученик Микеланджело. И я, — возразил Егор Зворыкину. Инженер потерял резкость.
— Он богатый, известный. А я бедняк и аноним. И онанист. И педрила к тому же, и наркоман. И либерал. Я ж, Егор, во всех группах риска числюсь. У меня спид наверняка и белая горячка, и все манечки из психического учебника. Верните мне свободу. Я тоже хочу быть богатым и известным, ибо я гений, — заскулил Агольцов.
— Во-первых, ты ничуть не беден. Тебе этот трёхнутый Сергеич платит штуку талеров за строку. И нам столько же. Какое издательство, какой журнал заплатит тебе так? Ты ведь всё пропиваешь и пронюхиваешь. И мальчикам своим раздариваешь. Во-вторых, известность — тема пустая. Ты гений, значит, выше обыденной муры. В-третьих, ты ещё сценарий должен для племянницы Сергеича, той, что вгик заканчивает. Обещал сам написать, либо с Брызговичем договориться.
— Я ж прислал…
— Халтура, — оборвал Егор.
— Откуда они-то знают, халтура или нет? Сергеичу твоему что Хлебникова сунь, что меня, что пиита Панталыкина — все на одно лицо. Да и девке его то же самое.
— Они, ты прав, не очень вникают, — терпеливо разъяснил Егор. — Но у них консультанты есть, эрудированные подонки, вроде нас с тобой. Так что халтурить не надо.
Читать дальше