Александр Кузнецов - Два пера горной индейки

Теперь осталось самое трудное — проректор. Можно было бы подать ему проект приказа через секретаря, не ходить на прием, но в таком случае он обязательно черкнет что-нибудь на нем, и тогда начинай все сначала. В хорошие времена у меня на приказ уходило не меньше месяца, а теперь, после гибели Староверцева, и двух может не хватить. Почти год таскали меня по всяким комиссиям, но альпинизм в институте не прикрыли. Однако и работать стало невозможно: прямо никто ничего не говорит, а как ставить на документы сбора свою подпись, так каждый что-нибудь да придумает. Боятся. Как будто это они поедут в горы со студентами и им за них отвечать.

За окном я увидел стоящий на запасном пути фанерный бронепоезд, на его серой «броне» написано мелом: «Все вы дураки!» Значит, сейчас будет Каланчевка.

Все началось с телеграммы спасательной службы Эльбрусского района нашему ректору: «Студенты института Староверцев Бебутов без разрешения пытались совершить восхождение вершину Ушбы тчк Староверцев не найден вероятно погиб тчк Бебутов доставлен больницу Тырныауза тяжелом состоянии тчк Просим сообщить родным тчк Начальник КСП Артюнов».

Еще в альпинистском лагере Игорь Староверцев говорил, что ограничивать желания альпинистов, не пускать их на ту вершину, на которую они хотят подняться, это, мол, уязвление свободы человека. Каждый вправе распоряжаться собой как хочет, а все рогатки альпинистских правил вызваны только боязнью ответственности. Во всем мире никаких правил для альпинистов нет — иди куда хочешь.

Мы сидели тогда в их стационарной палатке на кроватях, собирали рюкзаки для выхода на занятия по ледовой технике.

— Мы хотим сами все понять, по-своему, а не по-вашему, — говорил Игорь, — хотим убедиться, что для нас это именно так, а не наоборот. И вы не обижайтесь на нас, Сей Сеич, вы же признаете за человеком право иметь свои представления о вещах. Вот мы и хотим их иметь.

Когда я учился в школе, у нас разбился один мальчик, упал во время перемены из окна. Мы должны были на перемену выходить из класса в коридор, а мы не выходили, носились по партам, бесились, прыгали на окно. Он прыгнул и не удержался... Учителям нужно было, чтобы мы говорили, будто он дежурил и был в классе один. А я не стал врать, сказал, как было. После этого весь класс перестал верить учителям. Потом родители... Правда, свою маму я исключаю, но нам с Тешей достаточно часто приходилось видеть и слышать, как взрослые люди лгут. Теша вообще разошелся во взглядах с отцом, он уходит из дома.

— Вот это зря, — сказал я, — можно разойтись во взглядах, но не порывать с родным отцом, который тебя воспитал. Вы ведь тоже признаете за ним право иметь свои понятия. Так ведь?

— Так. Я тоже считаю, что разрывать с отцом не стоит.

— Что же у вас за взгляды такие? — спросил я с иронией и тут же пожалел об этом: думаю, перестанут они говорить, обидятся. Нет, ничего.

— А очень простые: честность. И совесть. Можно сказать? — повернулся он к Теше.

Тот молча кивнул головой.

— Отец Теши в сорок первом году воевал вместе с моей матерью. А когда встретились, он не захотел ее узнать только потому, что она была в плену.

— Я спросил у него, — после непродолжительного молчания проговорил Теша, — неужели ты действительно не узнал Елизавету Дмитриевну? А он мне ответил: «Ты уже взрослый парень и мог бы понять, что при моей работе и моем положении мне не нужны такие знакомства».

— Мы хотим правды, — продолжал Игорь. — Скажете, не оригинально?

— Нет, не скажу.

— Ну вот, — Игорь стал подбрасывать в руке консервную банку с тушенкой, перед тем как положить ее в рюкзак, — а для этого надо быть самим собой. Как будто просто — и не просто. Получаешься белой вороной. Во всем, за что ни возьмись. Например, футбол. Мы не болеем. Неинтересно нам и даже противно. Массовый психоз. Поиграть поиграем с удовольствием, но сидеть перед телевизором и визжать только потому, что все визжат, мы не станем. Все курят и пьют, а мы нет. И не подумайте, что оригинальничаем, что считаем себя исключительными личностями, просто мы не видим смысла в этом, не видим ничего в этом такого, что делает человека человеком. Как люди начинают курить? Подражая другим. А мы не хотим никому подражать. Нам не нравится, как живет большинство людей, в том числе и некоторые наши преподаватели, и мы не станем жить, как они.

Вот вы спрашиваете, чего мы хотим. Мы отдаем себе отчет в том, что многого еще не знаем. Наверное, мы поймем, чего хотим, когда кончим институт. А может быть, и тогда до конца не поймем. Но нам надо разобраться в жизни, а это можно сделать только тогда, когда сам познаешь, а не верить на слово. В этом мы уже убедились.