Александр Кузнецов - Два пера горной индейки

Осенью он сказал мне:

— Слушай, мне все равно делать нечего. Ты занимайся своими птичками, а я буду готовить и заниматься хозяйством.

Хорош гусь! А я-то принял его всерьез.

— Нет, все поровну. Моя научная работа, это моя работа. Тебя она не касается. Ты дежуришь в четные дни, а я — в нечетные.

— А что я буду делать, когда все книги по три раза перечитаю? — спросил он.

Помню этот разговор отлично. Обрадовался даже и, хоть отнекивался, втайне надеялся, что так и будет, станет он мне помогать.

— Дела найдутся. Хочешь, изучай со мной английский язык, хочешь, научу тебя чучела птиц делать. Будешь мне помогать и специальность ценную приобретешь, верный кусок хлеба. Толковых чучельников, или, как их называют, таксидермистов, у нас мало.

Не раскусил я его сразу, когда он сказал на это, что не может в кишках копаться, не по нему такая работа, а английский ему ни к чему, в Америку не собирается. В первое время, с месяц наверное, он действительно готовил в дни моего дежурства. А потом залег... Теперь все на мне. Да я особенно и не спорил. Дрова, вода — это вместо зарядки. Пока готовлю, приноровился слова английские учить. Такая экономия времени только организует, укрепляет принятый раз навсегда распорядок, а что помогает самодисциплине, я делаю всегда с удовольствием. Ни одного дня у меня еще не пропало зря. Что намечал, все было сделано. Не разболеться бы только теперь. Когда свалюсь без памяти, на него надежда плоха. Я бы его вылечил, а он представления не имеет, что такое норсульфазол или цитрамон. Если к вечеру не станет легче, надо будет сообщить по радио о моей болезни. Скоро весна, пролет пойдет, обидно будет лежать в постели.

Валяется, скотина. Полная неорганизованность. Встанет к готовому завтраку, поест и ложится. После обеда то же самое. Весь день лежит, а ночью уснуть не может — курит без конца, ворочается, плюется.

Пора уж вставать, но я не тороплюсь: прыгнуть в валенки, добежать до метеоплощадки дело минутное. Погода, кажется, хорошая, хоть вечером и шел снежок. В самой верхней части окна мне виден кусок неба. Сейчас еще не разберешь, синее оно или серое. Весь остальной проем окна занимает знакомый крутой склон. Пока нет солнца и еще не совсем светло, на нем различаются только два цвета: белый — снег и черный — скалы. Словно черно-белая фотография в ванночке с медленно действующим проявителем, эти цвета становятся все контрастнее. Скоро загорится розовым цветом вершина гребня, и тогда появятся коричневые, желтые, зеленоватые тона, а небо сделается синим.

Не вытерпел, мерзавец, посмотрел на часы. Но не поворачивается, так и лежит носом к стене. Надо вставать, он все равно не поднимется.

Станция у нас маленькая. Это, собственно, и не станция, а метеопост с расширенной программой наблюдений. Ведро Третьякова для измерения осадков, самопишущие термограф и барограф, пяток термометров да снегомерные рейки. Хозяйство немудреное и необременительное. Здесь, по совести говоря, и одному-то нечего делать. Правда, приходится еще ежедневно замерять уровень воды в реке и раз в месяц проводить снегосъемку на ледниках. Но это тоже не страшно. На реку мы все равно каждый день ходим за водой, а снегосъемку совмещаем с охотой.

Он ест только мясо, никаких каш не признает. Одного тэке [10] Тэке — киргизское название козерога, горного козла. нам едва на месяц хватает.

Да, денек отличный. На небе ни облачка, слегка морозит. Услышав скрип двери, собаки кидаются мне навстречу, радостно прыгают, стараясь лизнуть в лицо, чуть не валят с ног. Одна из этих здоровенных киргизских овчарок называется Аю, что значит «медведь», а другая — Ит — собака. Они молодые и веселые, а Аю к тому же незаменим при охоте на козла. От него не уходил еще ни один подранок.

От холодного воздуха меня опять начал бить сухой кашель. Кашляя и отмахиваясь от собак, я вдруг стал задыхаться. Появилась одышка и боль в груди. Но я добрел до площадки, записал все показания, заменил ведра. Пока кашель не успокоился и не перестало непривычно колотиться сердце, я стоял, прислонившись к чердачной лестнице. А что, если это воспаление легких? Вообще похоже. Большую оплошность мы сделали, что не достали для зимовки медицинского справочника. Организм ослаб, плохо борется с болезнью. Все это от проклятого самогона и от табака. Какой все-таки негодяй! Ведь прекрасно видит, что я болен, и пальцем не пошевелит. Ждет, когда я скажу ему, попрошу...

Захожу в дом, ставлю на холодную печку осадки, чтобы их растопить и измерить, записываю в книгу показания. Он набивает трубку. Хмурый, злой, на меня не смотрит. Совестно, наверное... Хоть бы умылся. В бороде у него крошки табака и пух. С неделю уже не умывался. По крайней мере, я не видел. Пока я чищу зубы, Аю ударом могучей лапы открывает дверь и улыбается с порога. За ним видна довольная и хитрая рожа Ита. А этот хватает с пола валенок и запускает им в собак. Взять бы этот валенок — да по голове ему что есть силы. Но я молча беру ведра и иду за водой.