Энтони Бёрджес - Однорукий аплодисмент

– Что он хотел сказать? Откуда у него эта идея, будто ты собираешься меня убить, или еще что-нибудь?

– Он немножко дурной, – сказал Говард, – хоть и умеет писать поэзию.

– Я не думаю, будто умеет, – говорю я. – Я ничего из этого не поняла. По-моему, просто куча белиберды.

Говард пошел взглянуть, как Редверса Глacca ведут по улице, а он все еще рассуждает про всякие вещи. Довольно много народу тоже смотрело, так как была суббота, и поэтому куча людей была дома. Потом Говард захлопнул парадную дверь и вернулся ко мне. И сказал:

– Ты ведь доверяешь мне, правда? Во всем?

– Конечно доверяю, – говорю я.

– Правда и по-настоящему?

– Конечно да, – говорю я.

– И хочешь быть со мной? Хочешь, чтоб мы были вместе всегда и навечно?

– Конечно хочу. Я даже и не думала начинать хоть чему-нибудь верить из всего того, что тут наговорил тот самый Редверс Гласс. – Я в самом деле так думала. И поняла, как с моей стороны было глупо хотеть хоть чего-нибудь сделать с Редом. Немножечко флирта сойдет, но нельзя даже пробовать разрушать брак. Брак – это очень серьезная вещь.

– Ну, тогда и хорошо, – сказал Говард.

– Ну, тогда и хорошо, – сказал Говард. – Теперь просто займемся тем самым делом, пошлем в «Дейли уиндоу» чек с письмом и вот с этой поэмой, написанной Глассом.

– Ох, ты дурак, Говард, – говорю я.

– Неужели? Неужели? – сказал Говард. – Вот увидишь, дурак или нет. – И он прямо сел за стол и начал писать в своей чековой книжке. Я от него отвернулась, немножечко разозлившись, а потом подумала: «Ох, что ж, Бог дал, Бог и взял» – и еще: «Легко нажито – легко прожито». Кроме того, я ведь все получила, чего мне хотелось, включая прелестную чудную норку, висевшую наверху, драгоценности и тому подобное. Вся суть в том, что у нас было гораздо, гораздо больше, чем всего три месяца назад, и Говард мне доказал, что на самом деле не в деньгах счастье. Вдобавок я видела мысленным взором, как будто в кино, всех бродячих собак и всех плачущих ребятишек, которым Говард таким образом помогал, а также страдающих раком, и ревматизмом, и тому подобное, кричавших в смертных муках, и вот Говард им всем помогает, так что он настоящий герой. И поэтому я пошла по всему дому, немножечко напевая, немножечко сметая пыль и все тюбики с краской, а незаконченную картину из передней комнаты поставила в нашу яму с углем. Потом подумала про завтрашний обед, что мы на него будем есть. И крикнула Говарду:

– Что мы хотим на обед в воскресенье?

– Ох, что-нибудь, – прокричал он в ответ. – Какую-нибудь банку или еще чего-нибудь. Я не голодный.

Глупый дурак, он не слушал как следует. Ладно, думаю я, раз сегодня мой день рождения, Говард поведет меня завтра на ленч в «Зеленый юнец». Это ведь он говорил, что я больше не буду готовить, и тому подобное. А когда я вернулась в гостиную, Говард как раз облизывал большой конверт. А потом он сказал:

– Ну, это дело сделано. Надевай теперь шляпу, шубу, пойдем навестим твою маму и папу, а также твою сестру Миртл.

– Ох, зачем это, Говард? – говорю я. Потому что не очень-то была настроена на визиты, так как было холодно, а мы только вернулись с тепла. Вдобавок это был мой день рождения, если уж речь зашла о визитах, то это ко мне люди должны бы являться с визитами. Но Говард сказал:

– Нас пару месяцев не было, поэтому только правильно и справедливо, чтобы мы навестили твоих родственников и тому подобное. Им захочется нас повидать, чтоб сказать, как мы выглядим, и все выслушать про наш отдых.

– Они только будут завидовать, – говорю я. На самом деле это было типично для Говарда. Когда он хотел, бывал страшно заботливым. А потом меня поразила одна странная вещь, то, что он не сказал, что нам надо поехать и повидать его тетку, которая все так же лежала в больнице, хотя это было довольно-таки далеко, может быть, он к ней как-нибудь сам по себе съездит. Поэтому я надела свою норку, мы пошли, сели в автобус и поехали повидать маму и папу. Они немножечко удивились, увидев нас, но очень обрадовались, хоть и было субботнее утро, мама чуточку убирала, папа как бы чинил радио. Им хотелось все выслушать, и очень было интересно. Оба они тоже хорошо выглядели, и холодильником были довольны, купленным на деньги Говарда. Они нас умоляли остаться обедать, сказали, – по крайней мере, это мама сказала, – что у них всего-навсего чуточка тушеной говядины, но они нас от души приглашают. Говард сказал:

– Ничего в мире мне так не хотелось бы, как чуточки вашей тушеной говядины. После всей той разукрашенной требухи, которую мы ели в поездке, это было бы настоящее угощение.