– А десятая – это…
– Не возжелай…
– Ни хачапури ближнего твоего, ни чахохбили его, ни…
– Не кощунствуй.
– Прости. Значит, только воспитание?
– Выходит, так. Смотри, что делается: большой стиль, старый гимн. Крепкие хозяйственники, менеджеры среднего звена. Ты этого как-то не замечаешь.
– Замечаю, замечаю.
– Но к тебе не пристает.
– Скажи, а в церкви тоже – все не слава богу?
– Опять ты… Да, конечно.
– Без идеологии никак. Давай придумаем идеологию.
– Была идеология.
– Да сплыла. И хорошо. А все-таки можно было кое-что предложить мальчику, который стоит на подоконнике и ждет, когда его отговорят прыгать.
– Идеалом была машина. В Германии – зверь, у нас – машина.
– Не только. Коммунистический идеал – почти христианский.
– Ага. Сам погибай, а товарища выручай.
– Не только. Что сказать мальчику?
– Частная жизнь.
– Летом собирать ягоды, зимой пить чай с вареньем?
– Скажи ему: есть любовь. И не вообще, а к сверстнице.
– Он не верит, что его полюбит сверстница. Нужен общественный идеал. Мальчик готов потерпеть, пострадать, но для чего-то внятного.
– Жалеешь, что коммунизм кончился? А какая идея! Безо всего, без денег поначалу, на ровном месте завоевала полмира.
– Кончился? Посмотри на Китай. Как бы мальчику не пришлось жить при коммунизме. Еще Куба.
– Жизнь на Кубе не сахар. Так жалеешь?
– Ни о чем я не жалею. И винить мне некого. С детства мечтал о распаде СССР.
– Мне и в голову не приходило думать о таком.
– Особенно ночью. Спать не мог от ненависти. Болел за самые идиотские команды, хоть за ГДР, лишь бы не за наших.
– Комсомольцем был?
– Увы. Все были. Впрочем, не все.
– Так правильно сделали, что разломали?
– Само собой. Хоть и по ложным основаниям, за неэффективность. Надо было – за бесчеловечность. Но кто это мог сделать? Даже Сахаров ссылался на производительность труда, когда объяснял вождям, почему нужна свобода.
– Глупо. «Kind of глюпо», как говорил Джереми.
– Кстати, простой советский человек не был плох. Не самодоволен. В общем, образован, беспечен, щедр, с понятиями о подвиге, самопожертвовании. Мне тут приснилось, что Солженицын умер. И я говорю во сне: «Это был настоящий советский человек». Смелый, бескомпромиссный, общественное ставил выше личного, готов был жертвовать собой и окружающими во имя цели. Об истории, о евреях, об искусстве судил по-советски ясно.
– По-толстовски: искусство должно быть нравственным.
– Крепкая семья, хорошие дети, любовь к России, всеобщее уважение – единственный великий человек.
– «Кто не с нами, тот против нас» – тоже из Библии?
– Нет, там «Кто не со Мной, тот против Меня» и «Кто не против вас, тот за вас». Согласись – разница. Советский человек любил поговорить о горнем.
– Пародия.
– И все же – последняя великая идея. Потому что – само собой, обогащаться естественно. Хорошая машина, дом, все такое. Но разве не естественно желать, чтобы все были сыты? Элементарная еда: картошечка, хлеб, лук, каша. Чтобы каждую старушку лечили так хорошо, как это возможно, любого ребенка учили наукам, языкам, искусству.
– Пока ему самому, дураку, не надоест.
– Кое в чем это очень даже работало: от чего умер Пушкин, знали все. А теперь не знают. В каком году родился, никто младше тридцати не знает. Инопланетяне. В Новомосковске – это образ преисподней на земле, туда на химию ссылали – в советские времена было несколько музыкальных училищ. Пять раз Гилельс приезжал.
– Все верно, все верно. Но стоит лишь высказаться в таком духе – про лук, картошечку, – и уже хочется управлять мыслями людей.
– А дальше – «выезд ваш в настоящее время нецелесообразен». И старушек не лечили. Да, нужны новые идеи. Идеология. Простая. Как, знаешь: не будете принимать аспирин, будут тромбы, инфаркт, инсульт.
– Император Константин и жена его Конституция.
– Свобода, равенство, братство. Борьба за счастье человечества.
– Мир хижинам, война дворцам.
– Потом – «Жить не по лжи», потом гласность: народ узнает правду, и все наладится, и Запад нам поможет. Все ребята вокруг меня жили этим чувством. Знали: если наступит демократия, все автоматически станет лучше, в первую очередь – искусства, науки, медицина, ибо народ наш талантлив беспредельно. При этом относились к так называемому «народу» или с восторгом, или с презрением, но как к чему-то совсем чуждому. Еще была идейка на моей памяти: законы, вообще-то, ничего, главное их соблюдать. А законы и были говно, за хищение социалистической собственности – расстрел, и никто их не знал, и соблюдать не собирался.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу