Ксения Букша - Мы живем неправильно

– Андрей Михайлович, – говорит она возмущенно, разгибаясь, отдуваясь, убирая прядь волос с лица. – Я женщина! Мне сорок пять лет!

– Да нет вам сорока пяти! – привычно льстит Андрей Михайлович.

Усталая улыбка.

– Это не бухучет.

– Понятное дело, – говорит Андрей Михайлович.

– Сделайте что-нибудь с Наташей. Она накладные выписывала.

– Почему не Катя? Усталая улыбка.

– А вы пробовали сами с Наташей поговорить?

– Она молчит. Я так понимаю, у них тут круговая порука.

– Еще бы, – говорит Андрей Михайлович. – Удивительные люди.

Он выходит перекурить. Рядом нарисовался бригадир. Чего это он, удивляется про себя Андрей Михайлович. Никак сказать что-то хочет. Бригадир молчит, сопит. Курит. Садится на корточки. Встает. Молчит, сопит. Они не смотрят друг на друга.

Бригадир говорит:

– Тут раньше церковь была, на месте этого ангара.

– Тем более, – говорит Андрей Михайлович.

Их послушать, так раньше всюду были сплошные церкви. А толку?

Солнце ушло за дома. Пусто и серо в коротком переулке, сумрак сгущается на лестнице. Андрей Михайлович вставляет ключ в скважину рассохшейся двери, входит и зажигает свет в коридоре, вдыхая привычный запах дома. Раздеваясь, он оглядывает коридор: пространство плотно забито вещами. Даже над входом висит полка с книгами. Он осторожно нагибается и, прислушиваясь, снимает ботинки.

Скрип пюпитра.

Та-ти та-ти та-ти-тирам, фю-фю-фю-фю трам-пам-пам…

– Торопишься, – кричит Андрей Михайлович.

Мальчишка услышал, что отец пришел, бросил книжку и схватил флейту. Андрей Михайлович ставит чайник. Окно кухни выходит в три двора: башни, уступы, разъезды, неприглядные стены с облезлой штукатуркой. Окна.

Вон там – три выпивохи каждый день собирались играть в карты и глушить водку.

Вон там – ежедневно вывешивали красные штаны.

Вон там – сделали ремонт, живет молодая семья.

Фю-фю-фю-фю трам-пам-пам…

Андрей Михайлович входит в комнату. С пюпитра падает толстая книга «Староанглийские сказки».

– Эх ты, – пеняет он младшему.

Тот прикладывает палец к губам.

– Тсс. Маме не говори. Она думает – если звук есть, значит, я занимаюсь.

Андрей Михайлович подсаживается к форточке, зажигает сигарету.

– Ага, – говорит младший.

– Тсс, – Андрей Михайлович тоже прикладывает палец к губам.

Андрей Михайлович подходит к ангару в Лузях (поднимает гранатомет и с двадцати шагов подпаливает производство со всем содержимым, взрываются зелеными вспышками мешки с удобрениями, бухгалтер Катя выбегает, приседая, во двор, юбка раскручивается, как пропеллер, Катя взлетает свечой в серое зимнее небо).

Андрей Михайлович подходит к ангару в Лузях. Навстречу – Наташа и Родион (пишет у Родиона на лбу черным маркером срок исполнения следующего заказа, Наташу заставляет набрать номер клиента, не получившего удобрения еще вчера, и сказать ему: я гребаная дура, сегодня все будет).

Андрей Михайлович подходит к ангару в Лузях. Неприятное чувство: хочется кого-то треснуть. Ты отрабатываешь свои деньги. Думаешь, управлять людьми так просто? Сволочи это, а не люди! А если бы не было этой работы?

Белые пластиковые стулья составлены в круг под голой лампочкой, под пластиковой кровлей. В воронке шуршит соль, пересыпаясь в толстые многослойные бумажные пакеты. На полу застыли и побелели грязные разводы.

– Я, – говорит Андрей Михайлович, – намерен кое-кого уволить. Конкретно – вас, Наталья. Хотелось бы, чтобы вы ушли по собственному желанию. С директором предприятия все согласовано.

В двухстах метрах от ангара, разбрызгивая слякоть, несутся грузовики по Таллинскому шоссе. Наталья бледнеет, сереет. Никто на нее не смотрит.

– И еще, – добавляет Андрей Михайлович без выражения, – Катя, я вас оставляю, но вы будете называться помощником бухгалтера, и я вам чуть-чуть, совсем немножко, понижу зарплату. Придется работать больше.

Катя принимается плакать. Она понимает, что ее оставили только из-за того, что у нее, как выражаются в коллективе, «трудная ситуация».

Плечи у Андрея Михайловича сводит. Начинают чесаться ноги. Сердце сильно колотится, и подкатывает ком к горлу.

– С завтрашнего дня, – кричит в плечи уходящих рабочих, – за опоздание на пять минут буду вычитать пять процентов зарплаты! За опоздание на десять минут – десять процентов!

Телефон пиликает. Андрей Михайлович его выключает.

– Я еще не все сказал! – звереет, народ останавливается, обалдевает. – Больше никаких внутренних разбирательств. Если еще раз в пудовом мешке соли окажется пятнадцать килограммов… под суд пойдет… вся бригада!..