Кари Хотакайнен - Улица Окопная

Потом что-то красное застило глаза.

Там, в глубине двора, я заметил старый деревянный дом.

Не знаю, что случилось со мной, но в это мгновение все в мире бесповоротно встало на свои места. Или сдвинулось с места.

Я возжелал этот дом.

Вздрогнув, я поднялся с камня. Солнце нещадно палило голову. Казалось, я высох на жаре, как мумия. Встал, прошелся, чтоб избавиться от наваждения.

Удалившись метров на двести от красного дома, я прикинул реальные возможности.

Всю свою жизнь я прожил в многоэтажке, и мне эта жизнь нравилась беззаботностью и простотой. Я кое-что читал о коттеджах, но не загорался мыслью сменить обстановку. Напротив, расходы на ремонт, латание труб и счета за отопление внушали мне тихий ужас.

Я потрусил в сторону своей квартиры, надеясь, что со свежим потом из меня выйдет и вся эта дурь: женщина, мужик и их красный дом. После душа уселся на балконе перекурить, но перед глазами по-прежнему маячил красный дом.

Что же это? Явно не мечта.

Мечта – нежное чувство, о нем рассуждают спокойно, смакуя реакцию собеседника. Мечта – внутреннее дело семьи, к которому то и дело возвращаются мысленно, даже понимая всю его неосуществимость здесь и сейчас. Может быть, когда дети вырастут, – может быть…

Я знал, что в многоэтажных муравейниках, уложив детей спать, взрослые грезили наяву об игрушечных домиках на окраине города, делали расчеты, листали газеты с объявлениями, а по воскресеньям, вздыхая, глазели на выставленные на продажу дома.

Но почему это взволновало меня?

И вдруг я понял, что перехватил желание Хелены.

Я вспомнил все.

Вспомнил, как Хелена с блеском в глазах рассказывала о домах наших приятелей, о дизайне двориков и террас, описывала прелестные детали, возможности подвальных помещений и варианты интерьеров. И как она восхищалась этим районом. Я вспомнил, что у меня не хватало терпения выслушать ее. Утомившись от домашних дел, я клевал носом на диване, что-то бормоча в ответ. А сколько раз по выходным Хелена уговаривала меня прогуляться по этому району, но я всегда находил отговорку.

Она желала этот дом.

А я желаю вернуть их.

Возможно, дом мне поможет.

И я стал готовиться.

Нынешняя трудная ситуация открывала хорошую перспективу. В отсутствие Хелены и Сини я мог полностью отдаться задуманному. Я знал, что впереди возникнут непреодолимые трудности.

В сущности, я о домах ничего не знаю, кроме того, что красный дом, зажегший искру надежды, – это старый дом фронтовика, [2]к которому позже пристроили флигель. Не сочтите за преувеличение, но я сам фронтовик, боец домашнего фронта, ветеран войны за свободу женщин.

Я отношусь к социальной группе, которая впервые в нашей стране заткнула собой амбразуру на домашнем фронте, ратуя за освобождение женщины. Я заявляю это совершенно спокойно, не примешивая к вопросу разногласий между полами.

Боец домашнего фронта выполняет все работы по дому и понимает женщину. В браке я пахал за себя и за наших отцов. Стирал, готовил еду, убирал квартиру, высвобождая ей часы и минуты, и отстаивал принципы нашей семьи перед обществом. Я часами внимал ее трудовым проблемам, эмоциональным излияниям и жалобам на скудные проявления нежности. Осуществлял широкомасштабные операции по освобождению жены из кухонного плена. Когда она, усталая, возвращалась домой, еда всегда была наготове.

Ежедневные хозяйственные упражнения превратили подмастерье в виртуоза. Я легко мог поднять с пола горбушку хлеба, удерживая на руках Сини. Уши мои свыклись с визгом, а датчики центральной нервной системы не пульсировали даже при надрывных воплях. Каждый вечер я читал сказку. Четыре года – это ж в сумме примерно полторы тыщи штук, в среднем, по четыре страницы за вечер. Сколько там выходит страниц приключений Храброго Мышонка и других зверушек, прикиньте сами.

А как я напрягался, когда Хелена бывала в командировке или страдала мигренью, – готовил еду на несколько дней, мыл посуду, кормил семью… При этом – клянусь под ледяным взглядом терапевта по семейным проблемам – с языка не соскочило ни бля.

Внимал, понимал, ласкал и гладил, возбуждал до – и успокаивал после близости. А ведь я ничему не был обучен прежде, не было образца для подражания. Зеленым сопляком я столкнулся с ужасами и огненными шквалами войны за свободу женщин. Помню, как я созерцал пьянящую глубину черного треугольника, уверенный, что сунь туда башку, и уже не выберешься на свет.

Но я сунул и выбрался! Я постигал тайны секса, как семеро братьев [3]азбуку, зубрил, бился головой о древо. Я победил страх и застенчивость, однако тяжкий труд и высокие требования к исполнению подорвали личную заинтересованность и первозданную радость процесса. И все же блаженство Хелены было для меня столь высокой наградой, что я продолжал осваивать целину.