Александр Торин - Кризис

Мне надо лечиться. Но где я найду врача здесь, в незнакомой стране? Не в больницу же идти. Только под утро приходит облегчение. Когда сплетающиеся в клубок змеи с рубиновыми глазами, акулы, мурены и желтые тропические рыбки с фиолетовыми полосками, наконец собираются в пульсирующий комок эктоплазмы и уползают в бездонную глубину унитаза. Как я боюсь этого белого, с едва заметным желтоватым налетом на стенках, отверстия, служащего незримым каналом связи моего организма с обитателями тропических океанов…

Эти коралловые рифы, в них так хорошо плавать. Если бы не было прохладных акул в этой голубой тишине. Чертов «Пежо», теперь у него не включается и пятая передача. Сильно влияние французской компартии, если не считать красного вина, на качество продукции. Двести километров в час, кажется я уже выезжаю из Германии, сто пятьдесят, сто. Какая-то граница. Никого нет в этой кирпичной будке. Со лба у меня опять течет липкий пот, дорога расплывается перед глазами, «Пежо» чихает, светофоры на каждом шагу. Городок, милый мой, симпатичный, с домиками цвета темного кирпича, дай мне приют! В конце концов, могу я взять отпуск? Я ведь действительно болен, мне опять бьет в нос отвратительный запах рыбьей чешуи, и кажется, что руль покрыт липкой слизью.

Вот и гостиница. Машина моя глохнет – это судьба. Меня опять начинает бить гадкая дрожь. Только одно от нее спасение – джин. Пахнущий можжевельником, впитавший хвойную горечь.

Джин стоит в холодильнике, бутылочка граммов на пятьдесят, ну что же… Лучше меньше, да лучше. Долой тропическую лихорадку. Шаг вперед, два шага назад. И еще, Боженька, пожалуйста, избавь меня на сегодня от кошмарных снов. В этом забытом тобой городке, пожалуйста, дай мне сна.

– Ха, – хаха… – в ушах громыхает хохот, и я, предчувствуя скорый приступ лихорадки, судорожно делаю глоток из бутылочки для лилипутов.

– Сегодня на Красной площади собрались курсанты, выпускники военных академий. Они приветствуют…

– Здравствуйте, товарищи!

– Здравия желаем, товарищ маршал Советского Союза.

– Кгггх… Межконтинентальные баллистические ракеты способны всего за несколько минут. Гррр… достигнуть своей цели… – это наверняка упражняется в дикции знаменитый диктор советского радио и телевидения. – Достигнуть своей цели! – еще более торжественно произносит он. – Тьфу ты черт! Катя, Катюша, селедочку не забудь.

– Выходила на берег Катюша? На высокий? Выходила? – вопрос этот, заданный издевательским тоном, мучает меня, доводя до бешенства.

– Подмоско-о-вные вее-чее-ра. – разливается баритон.

Я болен, я знаю. Быть может, я скоро умру. Я родился почти что здесь, по американским масштабам отсюда почти что рукой подать до моего города, столицы пяти морей. А если проехать еще всего каких-нибудь шестьсот километров, триста пятьдесят миль, стыдно сказать. В Америке я покрывал такое расстояние за пять часов. Если встать в шесть утра, сесть за руль, то к полудню окажешься на горном озере, по заснеженным склонам которого катятся тысячи лыжников. А если завтра вот так же встать в шесть утра, сесть за руль чихающего Пежо, то к полудню, быть может, окажешься на гранитных набережных Невы. На Невском застыли кони, в Летнем саду падают такие же желтые листья.

Нет, никуда я не поеду. Утренний свет. На город спустился туман, он врывается в комнату через открытое окно и поглощает копошащиеся фигурки в золоченой раме. В моем номере висит натюрморт. Тонкая кожура лимона, серебряный кубок, усталая жирная рыбина, гроздья винограда. А за окном – зима. Рыбина, и здесь она. Я, будто наяву, ощущаю запах стоялой воды, начинающегося разложения. Виноградины с белой точечкой масляной краски, солнечным зайчиком, исчезнувшим четыре столетия назад, они же навсегда впитают в себя эту гниль.. Уберите!

Ну все, пора вставать. Даже не знаю, расстраиваться или не стоит – это я посмотрел на себя в зеркало. Лоб мой, несмотря на прохладу, покрыт испариной. Виски стали седыми. Вокруг глаз – морщины. Щетина покрывает щеки и губы. В последний раз моя борода отрастала до такой же степени небритости во время картошки на втором курсе Института. Господи, я же тогда был совсем молодым. Теперь борода предательски светится сединой.

Ну что же, я почти что выспался. Душ, выбриться, еще раз горячий душ, завтрак, яйцо всмятку, ветчина, кофе…

Я возвращаюсь в номер. Опять испарина, душ… Кажется, лучше стало… Как хорошо… Я вылез из-под горячих струй, вытерся полотенцем, и спустился на улицу. Изо рта туманными струйками вырывался пар. По узким улицам шли серые слоны, виляя своими толстыми, сморщенными задами, их хоботы терялись в тумане, а турки, высыпавшие из подъездов, смотрели им вслед.