Мальчишки запускали в небо змеев — бежали по дорожке, стремясь заставить странные птицеобразные конструкции подняться, по непонятной причине взмыть в воздух, натянуть веревку, дернуться вниз, снова взлететь, поплыть, унестись вверх, превратиться высоко-высоко в бесцветное пятнышко и исчезнуть в желтом небе, где все-таки, очевидно, плавает туман. Возбужденные псы с чуткими пятнистыми носами скакали по ослепительно зеленой траве, очумев от собачьей радости. Большие и маленькие, они бегали и кружили, опьянев от движения, потом вдруг останавливались и осуществляли эти таинственные масонские церемонии, с помощью которых овчарки, английские доги, терьеры, мексиканские чихуахуа и китайские мопсы узнают, что все они — собаки.
Мы любовались прихотливым бегом игрушечных яхт — их владельцы с сосредоточенно-важным видом обходили пруд, чтобы поймать свои кораблики на другой стороне, переставить паруса и послать их в новое странствие. Мы смотрели на то, как ныряли утки нырки, и как по-лебединому изгибали шеи лебеди, и как цепочкой плыли канадские гуси, слегка покрякивая от возбуждения, когда на берегу оказывался какой-нибудь ребенок, бросавший им хлеб. Мы смотрели, как старик кормил воробышков и маленькие птички, точно обезумевшие геликоптеры, кружили вокруг его пальцев. Мы видели в прозрачной зеленой воде красивые лапки лысух. Томми смеялась от счастья, сжимая мою руку. Я тоже смеялся. Мы сели на мокрую скамью. Подбежал колли и уткнулся теплой крепкой мордой в руку Томми.
Мне было необыкновенно хорошо. Я был добр с Томми, потому что не мог сейчас с ней ссориться, не мог тратить энергию на никому не нужные препирательства с милым ребенком по поводу, например, такой тривиальной проблемы, как поженимся мы или нет. Сама идея этого брака казалась мне теперь туманной и нереальной. В странном свете письма леди Китти передо мной предстал новый мир, или, возможно, это был древний мир, первобытный мир, во всяком случае такой, где никто не слышал о Томазине Улмайстер или о человеке, который ложился с нею в постель по средам.
Я повел Томми к Круглому пруду кружным путем — по мосту через Серпантин — и тщательно обследовал то место, где мне предстояло встретиться с леди Китти в понедельник утром. Я, конечно, боялся этой встречи и в то же время, как ни странно, чувствовал глубокое спокойствие, почти уверенность в себе, с какою я заснул накануне. Я находился сейчас в том промежуточном состоянии, когда уже нельзя ничего предпринять. Словно парализованный, я ждал, как ждет своей участи муха, на которую нацелился паук, — только я был хладнокровной, исполненной решимости мухой и ждал своей участи почти без волнения, настолько я был захвачен этой внезапной новой силой, вошедшей в мою жизнь. Я был мобилизован, я находился под присягой. Через какое-то время мне, конечно, придется принимать решения, сталкиваться с опасностями, рисковать, решать и выбирать. Но в этом чистом благословенном промежутке между сегодня и понедельником мне оставалось лишь сложить руки и ждать. Возможно, молиться, но даже не надеяться, даже не рассуждать, а просто ждать. Я чуть ли не желал, чтобы это время растянулось. Я был спокоен, исполнен сознания своей силы и каким-то таинственным образом стал другим. Радостное спокойствие, в котором я застыл, словно парализованный, передалось и Томми. Она поняла это как отважную решимость стать ее мужем (объяснение возможное, хотя и неверное), и, будучи женщиной неглупой, тактичной, воздерживалась от какого-либо давления на меня. Как ни дико это звучит, мы каждый по-своему были почти счастливы — во всяком случае, вполне могли любоваться воздушными змеями, яхтами, собаками, птицами.
— Колли такие умные.
— В самом деле, Томкинс?
— По-моему, они любят людей куда больше, чем собаки любой другой породы.
— А это признак ума?
— Они общаются с нами, они все понимают.
— Правда, Томас?
— В Шотландии можно увидеть на склоне холма колли, который сгоняет овец, а в миле от него, на крутом склоне, пастуха, который посвистом подсказывает ему, куда их гнать.
— Неужели такое можно увидеть в Шотландии, Томазина?
— Ты смеешься надо мной, Хилари. Ведь правда он смеется, колли?
Была суббота, вечер, и я только что прибыл к Кристел. Вечер принес с собой легкий бурый туман, тихо спускавшийся на землю, не такой густой, как накануне, но тем не менее размазывавший свет фонарей и очертания домов и даже приятно отдававший гарью и сажей. Я встряхнул пальто и положил его на кровать Кристел. У нее весь день горел маленький электрический камин, и в комнате сейчас было вполне тепло. Швейная машинка, по обыкновению, стояла на полу и казалась этакой доброй собакой. Стол с белоснежной кружевной скатертью был уже накрыт.
Читать дальше