Михаил Холмогоров - Второстепенная суть вещей

Наши вольные заметки охватывают не один год, и, составляя книгу, мы опасались, не окажется ли кое-что в них устаревшим: страна стремительно менялась, и возникало ощущение, будто люди вокруг нас тоже совершенно другие. Нет, и люди те же, и мы сами – ну разве что чуть постарели. Менялся антураж: где была булочная, разместился салон итальянской обуви, а в бывшем овощном расположился магазин «Белый ветер», а после него – банк. Но не момент нам дорог, а возникший на его острие повод поговорить на «вечные» темы.

Мы легко как данность принимаем тот факт, что каждый отдельный день состоит из разрозненных событий, переживаний, мыслей, впечатлений, а к жизни, сложенной из этих дней, склонны относиться как к некой целостности. И нужно определенное усилие воображения, чтобы увидеть в горстке разноцветных камушков мозаичное панно.

Так что эта книга, по сути – «собранье пестрых глав», из которых мы пытаемся сложить свою картину мира и докопаться до второстепенной сути вещей «то вместе, то поврозь, а то попеременно» (последняя на сегодня цитата).

Первое, о чем предупредила нас многоопытная переводчица-итальянка: «В Италии uno momento совсем не то, что вы думаете, – это как минимум полчаса, здесь ничего не делается быстро». Правоту ее слов можно почувствовать в любом кафе. Но ритм улицы знаменитых городов Италии никак нельзя назвать неспешным: его задают туристы.

Человек, временно попавший в эту категорию, должен затвердить ряд правил, я бы даже сказала, заповедей. Первая и главная из них – полное подчинение гиду и слепая вера информации. Вот я прочитала в путеводителе, что во Флоренции самое вкусное в мире фисташковое мороженое, и уже считаю делом чести его попробовать. Я даже не пытаюсь вслушиваться в свои вкусовые рецепторы, я просто ем самое вкусное в мире фисташковое мороженое.

«Посмотрите налево, теперь направо. Как не увидели? Увы, мы уже проехали. Я всегда предупреждаю заранее…» Проникнувшись полным доверием к абсолютной компетенции гида (только так, сомнения тут неуместны), готова все воспринимать как истину в последней инстанции и восторгаться дежурной шуткой как остротой, только что родившейся в прелестной головке флорентийки (римлянки, венецианки – все звучит, как песня) и предназначенной только тебе.

Похоже, мы уже перешагнули через ненависть ко всему коллективному и готовы встать выше этого. Нет, пока еще не как японцы: вот группа в одинаковых жилетах, чтобы удобнее было отличать «своих», – прямо дворовая футбольная команда. А впрочем, вон американцы: у каждого на шее веселенький яркий платочек, завязанный наподобие пионерского галстука. И, конечно, все обвешаны аппаратурой, хотя то и дело нас предупреждают, что пользоваться ею нельзя. «Снимать и щелкать здесь запрещено», – говорит гид в музеях Ватикана. Мы улыбаемся, но нельзя не отметить точность формулировки: «снимают» на камеру больше, чем «щелкают» фотоаппаратом.

Мне хорошо в этой пестрой толпе. Я чувствую себя частичкой цивилизованного мира, не отягощенной клеймом «советский». И готовность подчиниться правилам коллективизма не угнетает, а возвышает, это мой выбор на ближайшую неделю, как ни парадоксально – новая степень свободы. Я принимаю правила игры, марафон начался, и с судьей не спорят.

Времени на то, чтобы присмотреться друг к другу, нет, поэтому очень быстро, повинуясь своего рода классовому чутью, группа разбивается на стайки; как показывает будущее, интуиция срабатывает точно. Но в любом стихийно возникшем коллективе неизбежно присутствие и чужеродных элементов.

Один из таковых «попал на бабки», лопухнулся, влип по-черному. Невысокий, крепкий, в адидасовском спортивном костюме, с массивной золотой цепью на шее, такой классический, но вроде бы изжитый уже персонаж. Ан нет, это в Москве вчерашний день. А он из черноморских курортных краев, хозяин гостиницы, между прочим, не последний человек. Но никак бедолага не ожидал такого несправедливого баланса между музеями и магазинами. При этом исправно ходит на все экскурсии – «Оплачено», но каждые минут десять, уловив паузу, заискивающе заглядывает в глаза гиду и робко спрашивает: «Еще долго?».

К счастью, нам не надо, как встарь, рыскать по магазинам, и в «свободное время», когда гид выпускает нас из-под неусыпной опеки, мы бесцельно бродим по улочкам средневековой Сиены или римским проспектам, где, как говорил долго живший там Гоголь, нас подстерегают «беспрерывные внезапности».