Владимир Нестеренко - Огненное погребение

Сокамерники, арестанты не в рот ебаться, за этот год утомили.

Пиздячить домино об стол с размаху я их отучил давно. Но не запрессуешь же всех из-за своей бессонницы, не по понятиям. Опять же, телевизор орал, шо невменяемый: «Миша Шуфутинский с новым клипом „Ножи!“„Днем программы отключали, кризис, ну да телик ловит частоту, на которой пиздит какое-то радио. Тюремное радио выдрали сразу же, как только зашел телевизор – у хозяйской радиоточки нет регулятора громкости, а играли в нем вести с полей, радиостанция „Маяк“, концерт заслуженной артистки Ольги Басистюк, а также объявления типа: «…также запрещается наносить татуировки себе и своим сокамерникам…“

Через день по этажу ходил фельдшер, маленький черт Коля, погоняло Мыкол.

Младший лейтенант, не хуй; судя по его высокомерной заточке, он легко лечил от всех болезней.

Выпросить у него колесо было трудно, но возможно, я решил попробовать.

Дождавшись его прихода, я засунул жало в кормушку и стал ему втирать про бессонницу, травму черепа и т. д. Микропидор долго не вникал, нырнул в какую то литровую медицинскую банку с широким горлом и зачерпнул горсть таблеток. Я от такой щедрости охуел, подставил ладони и отвалил, пока Мыкол не передумал.

Сев за стол, я рассмотрел богатство – такие себе ниже среднего размера колеса, грязно-синего цвета, без надписей, края слегка заовалены, короче, мелкое синее НЛО. Дал он мне их штук сорок – невиданное дело даже для такой жирной тюрьмы, как Лукьяновка.

Для начала я закатил два колеса. Потусовался по хате, посмотрел, как пацаны запалили вату и задули дым под одеяло некоему Лемонти, свинокраду. Он здесь сидел уже давненько, спускаться с верхней шконки ему разрешали только на парашу и пожрать, он себе накрывался одеялом с головой и так проводил время.

Колеса не действовали, сна не было.

«Может, они из-за веса не действуют, поболее надо?» – призадумался я и закатил еще два. Через час, поняв, что ничего, даже самого далекого, я не дождусь, принял еще два колеса.

Неожиданно стало тяжело ходить. Я присел на шконку.

«Не наебал, пидорчонок, видно, просроченные были, вот не сразу и торкнули…» – с этой мыслью я стал раздеваться и залез под одеяло. Закрыл глаза, полежал. Однако мысли не путались, как от сонников, а просто тормозились. И мысли были такие: «Блядь, надо встать и одеться, не то – пиздец!!!»

На вторые сутки камера с интересом наблюдала, как я раздеваюсь, укладываюсь, после этого сразу же встаю, одеваюсь, иду к параше, стою на ней минут десять, пытаясь поссать, возвращаюсь на шконку, раздеваюсь…

Измены становились все более агрессивными, сдвигались стены, опускался потолок, с какого-то хуя, первый раз в жизни, заболело сердце.

Пару раз я втыкал жало в подушку и плакал.

Стоваттка под потолком превратилась в маленькое тусклое солнце, еле пробивающееся сквозь туман. Лиц я не различал, фокуса не было, видел все как сквозь желтую марлю. Про хавчик и речи быть не могло, про чиф тоже. Курить не получалось, дым стал удушливым, ядовитым. Мысли сократились, упростились, и теперь в голове еле ползла каличная бегущая строка с текстом:

П И З Д Е Ц+++ П И З Д Е Ц+++ П И З Д Е Ц+++ П И З Д Е Ц +++П И З Д Е Ц +++П И З Д Е Ц+++ П И З Д Е Ц.

А потом и ее не стало.

Передвигался я как зомби, медленно, по прямой, останавливался на ходу.

Походка изменилась, я ходил мелкими шаркающими шажочками, какими ходят перед смертью одинокие соседские дедушки.

На третьи сутки я уснул – упал и потерялся.

И проснулся здоровым.

Охуев от собственного здоровья, я чифирнул с пацанами и рассказал им все в подробностях.

Бессонница меня больше не мучила, и о сроке я не вспоминал.

Через пару дней, проснувшись вечером, я увидел следующую сцену: за столом сидело два дьявола и играли в нарды, вокруг толпился народ, а на столе стоял корабль, полный синих колес.

Я подошел и поинтересовался, что это, мол, за представление.

– Черти под интерес катают!

– Под какой?

– На синие колеса.

– Что?!

– Кто попадет, закатывает шесть синих.

К тому времени Батько открыл точки в центре, оптовые ларьки на стадионе, пару магазинов, мы переезжали с левого берега на правый.

Время было уже бедноватое, но, по инерции, веселое, каждый день события, то звери наедут, то припрутся оптовики за расчетом, то еще какая-нибудь хуйня.