Олег Рой - Амальгама счастья

Как хорошо! Даша глубоко вздохнула и перевернулась на спину. Словно всполохи молний, в небе чертили крылом белоснежные чайки – откуда они взялись здесь ночью? – точно бабушкины бриллианты в ее любимой черной шкатулке мерцали сквозь его бархатистую черноту россыпи звезд. Гремели цикады. Она не помнила, чтобы поворачивала назад, к берегу, но в эту минуту вдруг почувствовала, как ее тело мягко коснулось отмели. Даша села на песок, поджав под себя ноги и наслаждаясь звуками, и запахами, и цветом, и всеми забытыми ощущениями короткой южной ночи.

Волны набегали на берег, заигрывали с Дашиным телом кошачьими, нежными прикосновениями, и она неожиданно для самой себя заметила, что совершенно раздета. Девушка плавно поднялась на ноги, привстала на цыпочки, выгнулась, потянулась – как дикая пантера, гладкая и прекрасная, опасная своей бесстыдной естественностью, хищными инстинктами и абсолютной любовью к свободе. Потом она побрела по песчаным дюнам – сквозь ветер, сквозь ночь, сквозь обнаженную простоту происходящего – просто Женщина, такая же вечная, как Природа. Ничья пленница, не заложница собственного пола, не раба человеческих условностей, не жертва… Женщина шла по пустынному пляжу, шумело море, пахло солью и йодом.

Его фигуру на берегу она заметила не сразу. Даша брела, полузакрыв глаза, и потому почти натолкнулась на него, опустившегося на корточки и что-то чертившего на песке свободными, размашистыми линиями. Он поднял голову, и она, конечно же, сразу узнала это лицо (вот только где она его видела? явно недавно и явно недолго, но где?..) – умное, сильное, волевое и при этом странно, задумчиво нежное. Девушка не могла вспомнить ни времени, ни обстоятельств их знакомства, ни даже его имени, но твердо знала, что мужчина, поднявшийся во весь рост и стоявший теперь перед ней, ей знаком.

– Вот и ты, carissima, – спокойно и даже буднично сказал он, будто ждал ее здесь, на берегу, целую вечность и наконец дождался. – Ты совсем замерзла.

Он накинул ей на плечи невесть откуда взявшуюся накидку, теплую и просторную, и она мягко охватила Дашино тело, на глазах превращаясь в подобие туники, какие носили женщины Древней Эллады. А вот его одежду Даша, неплохо разбиравшаяся в истории костюма, определить бы, пожалуй, не смогла – нечто струящееся, легкое, не скрывающее ни единой линии мужского тела и в то же время неопределенное в деталях, крое и даже длине… Впрочем, это было неважно – важным, существенным девушке показалось его уверенное объятие, твердо поданная ей рука и дружеский взгляд: глаза в глаза, душа в душу.

– Мы знакомы? – ничуть не сомневаясь в этом, но все-таки желая большей определенности, спросила Даша.

– Ты обязательно вспомнишь меня, – ответил мужчина, помогая ей отряхнуть со ступней царапающие, острые песчинки и выводя девушку на широкую дорогу. Звуки моря погасли вдали, будто его и не было рядом, растаяли в воздухе терпкие южные запахи, и Даша вдруг с изумлением заметила, как поменялся пейзаж. Горизонты ночного пляжа, словно при смене театральных декораций, уступили место утренней равнине; справа и слева теперь простирались поля, свежей весенней дымкой зеленел в отдалении лес, а прямо у Дашиных ног начинались мраморные ступени уже знакомого ей дома с колоннами. Обрадованная, она вскинула глаза на веранду, но теперь на ней было пусто и тихо, только едва заметно шелестели листья плюща, обвивающие перила, да тихо шевелились от ветра кружевные занавеси в окнах.

Даша обернулась к своему спутнику, и уже готовый прозвучать вопрос замер на ее губах: никого не было рядом с ней, никто больше не держал ее за руку. Почему-то не почувствовав ни неуверенности, ни огорчения, ни тем более страха, девушка поднялась по ступеням и вошла в здание.

Перед ней расстилалась длинная галерея комнат, странных и непохожих как одна на другую, так и на все помещения, которые она видела в своей жизни. Явно не созданные для рядовой человеческой жизни, слишком красивые для повседневного быта, они тем не менее были заполнены людьми, словно пришедшими в гости на какой-то немыслимый раут – вечный, постоянный, неизменно меняющий лица и обстановку, но не условия существования.

Девушка, будто сошедшая с картин Борисова-Мусатова, сидела у рояля, небрежно подбирая одной рукой незамысловатую мелодию и время от времени взглядывая на стоящую рядом величественную, серебряно-седую даму. Та кивала одобрительно и строго, подсказывая ей верные ноты то жестом, то кивком, то легким движением суховатой ладони. Шаль сползала с ее плеча, и она поправляла ее едва уловимым поворотом корпуса, как когда-то делала мама Лена.