Олег Рой - Обняться, чтобы уцелеть

Голубеву все эти подробности были известны только по многочисленным рассказам. Иногда он даже жалел, что не познакомился с Ксюшей во времена ее веснушчатого детства, рыжих косичек и гольфов с помпонами. Тогда бы он, как и все остальные в Жоркиной компании, относился бы к ней как к ребенку – глядишь, ничего бы и не было… Но он встретил Ксению, когда она уже стала взрослой девушкой, заканчивала «первый мед», писала дипломную работу с непроизносимым и абсолютно непонятным названием и готовилась в ординатуру. Леонид отлично помнил, какой увидел ее в первый раз, на дне рождения Люды Латария, – юное, еще по-детски свежее личико, соблазнительная фигурка с великолепными формами, умные карие глаза, длинные темно-рыжие волосы, которые то и дело падали ей на лицо, старенькие джинсы и оригинальный свитер с широкими, точно крылья, рукавами, сужающимися к запястью (потом выяснилось, что такой фасон называется «летучая мышь», а свитер Ксения связала сама). Прелестное дитя горячо и очень авторитетно спорило о чем-то философском с людьми чуть не вдвое старше ее, умело ссылаясь на Пьера Абеляра, Кьеркегора и кого-то еще, чьих имен Голубев тогда даже и не слышал, а потом взяло гитару и запело тихим нежным голосом что-то удивительно лирическое про летний вечер у лесного костра.

– Кто эта рыженькая? – улучив минуту, спросил Леня у Жорки.

– Здрасьте, приехали! Да это ж Ксюха Волжанская, Санькина сестра! Ты что, не узнал ее, что ли?

– Как я мог узнать, если никогда ее и не видел? Слышал много, а вижу впервые, – отвечал Леонид.

– Да что ты! – всплеснул руками Георгий. – Это упущение надо немедленно исправить! Ксанька, беги сюда, я тебя сейчас с лучшим в мире чуваком познакомлю!

– У вас царское имя. – После Жоркиной комической церемонии представления серьезность ее тона была особенно ощутима.

– Царское? – удивился Голубев. – А мне казалось, цари были сначала сплошь Иваны да Петры, а позже – Александры и Николаи.

– Ну, не только, – возразила девушка. – У нас была масса царей и с другими именами: Павел, Федор, Борис, Алексей, Михаил… Но я говорю не о русском царе, а о спартанском. Который мужественно дрался с персами, хотя у него было всего триста воинов против целой армии. Конечно, они пали смертью храбрых, но навсегда остались в истории как символ героизма…

Усмехнулась и тут же поинтересовалась шутливо:

– Ну как, я уже потрясла вас до глубины души своей эрудицией?

– Не то слово, – с улыбкой отвечал Голубев.

– Уф, ну, значит, день прожит не зря! Тогда пойдемте скорее чай пить. Скажу вам по секрету, что видела в холодильнике торт «Прага». Я обожаю «Прагу», ну просто все секреты родины могу за нее продать! Хорошо, что я не знаю никаких секретов родины, правда?

А за столом зашел разговор о недавно прошедших по экранам и произведших настоящий фурор фильмах «Покаяние» Тенгиза Абуладзе и «Парад планет» Вадима Абдрашитова. И юная Ксения вновь оказалась в центре внимания, отпускала такие тонкие и глубокие замечания и так интересно рассуждала о скрытой символике в этих картинах, что Леонид слушал ее, чуть ли не раскрыв рот. Ему, взрослому человеку, не удалось сделать и половины. После Ксениного анализа он вдруг понял эти фильмы совсем по-новому и дал себе слово обязательно пересмотреть их.

Ему казалось, что именно тогда, на дне рождения, он и влюбился – прямо так, с первого взгляда, подкупленный этим сочетанием взрослости и непосредственности. Но Ксения потом уверяла, что ничего подобного. По ее мнению, это как раз она «запала» на него, а он-де сначала никакого внимания на нее не обращал, пока она сама не проявила инициативу. И отчасти эти слова были правдой. Встреч с эрудированной рыжей певуньей он не искал, номер телефона в тот вечер не взял и даже провожать не пошел, поскольку она, как обычно, была с братом. Но судьба свела их снова, на этот раз на юге, в Пицунде, куда Жоркина компания регулярно, каждое лето, ездила отдыхать «дикарями». Голубеву всегда хотелось выбраться с ними, но вечно как-то не получалось, уже тогда было так много работы, что он даже отпуск почти не брал. Но в мае восемьдесят восьмого от него как раз ушла Валечка. Без скандалов и выяснения отношений. Просто однажды, вернувшись с Завода почти ночью, он обнаружил на кухонном столе записку: «Извини, Леня, но так жить я больше не могу. Я устала от постоянного одиночества. Прощай и, очень прошу, не звони мне». Конечно, он не выдержал и несколько раз пытался позвонить, но ее мама, к которой Валя вернулась, отвечала, что дочери нет дома. А встретиться с бывшей женой на выходе с работы или у подъезда и поговорить как-то не получилось. В его отсутствие она забрала потихоньку свои вещи – сделать это было совсем несложно, ведь дома он практически не бывал, без него же подала заявление в ЗАГС. Развели их для того времени быстро, поскольку ни детей, ни совместного имущества, которое надо было бы делить через суд, супруги не нажили.