Банана Ёсимото - Озеро

— Ты все еще увлечена тем парнем? Ну, тем, что необычный, худощавый и ходит в какой-то институт для очень умных, — спросила Саюри.

— Да, я тебе уже немного рассказывала о нем. Накадзима. Он мне нравится, и мы, похоже, стали встречаться.

— А что он изучает?

— Он рассказывал, что исследует хромосомы, но подробностей я совсем не знаю. Сейчас он, кажется, пишет работу. Что-то там о двадцать первой человеческой хромосоме и развитии синдрома Дауна... Все это так сложно.

Сколько он мне ни объяснял, все равно ничего не понятно. А пишет он свою работу по большей части на английском, так что даже не смогу украдкой ее почитать.

— Надо же, так сложно, что даже не запомнить. Я поняла, что ты совсем ничего не знаешь. Однако это ведь самое важное в его жизни, а тебе до сих пор ничего толком не известно.

— Да уж. Пожалуй, куда легче было бы, если бы он изучал ну хотя бы культурную антропологию, или фольклор, или французскую литературу.

— Ну да, в этом еще более или менее можно разобраться.

— Хотя, может, есть и что-то хорошее в моем незнании. У меня сейчас каждый день такой хороший. Мне как никогда спокойно на душе, — улыбнулась я. — Мне так спокойно, тихо, но что-то путает, словно я нахожусь на глубине в воде. Все земное стремительно удаляется. Я даже не представляю, что можно подняться на поверхность. Однако и мысль о расставании не приходит мне в голову.

— Вы встречаетесь всего ничего, а уже успели зайти так далеко? — удивилась Саюри.

— Я ни о чем не спрашиваю его, но знаю только, что в прошлом с ним случилось что-то ужасное. Если мы будем вместе, я в конце концов узнаю об этом. И потому, если постараться по возможности не торопить события, все само собой успокоится, утрясется. Считаешь, что мне следует больше расспрашивать его обо всем?

— Да нет, не стоит. Если так тебе подсказывает внутренний голос. Однако, может, и ничего, если это что-то ужасное не было настолько уж жутким. Преступление, ночной побег или банкротство. Да мало ли что. Все это ерунда, если только сейчас из-за этого не будет проблем.

— Да уж... Я думаю, наверное, дело вовсе не в характере. Ничего особо непривычного я мним не замечала. Я слышала, что они с мамой были очень близки, и, когда ее не стало, я него это было большим ударом. Но я чувствую, что рана слишком глубока и дело тут не только в маминой смерти.

— Раз так, то, возможно, в душе у него нет ничего отвратительного.

— Боюсь, что есть, но я молю об одном: чтобы это не было настолько страшным, что он не сможет жить с этим дальше. Хочется верить, что все будет нормально, раз он все еще жив. Если сможет пережить это, вероятно, все еще наладится.

Мой голос был полон мольбы. Я очень хочу, чтобы он жил.

Я ничего не могла сделать с болью и страданием Накадзимы, которого узнала за то время, пока мы были вместе. Я знаю его, просыпающегося среди ночи с криком и лихорадочной дрожью, его, покрывающегося обильным потом в людской толпе, его, испытывающего жуткие головные боли при звуках определенной музыки, его, вот уже долгое время после смерти матери мечтающего только о том, как бы скорее уйти туда, где она. Какими-то отрывками и отдельными фрагментами все это постепенно выходит наружу, когда два человека рядом.

Если есть плюсы, то и минусы непременно найдутся. Чем больше света с одной стороны, тем гуще тьма с обратной. Такое ощущение, что он, подобно сказочному герою, сам не знает, как совладать с собственной силой.

— По роду своей деятельности мне приходится видеть много несчастных детей, — сказала Саюри. — И если не брать во внимание врожденную жестокость или нарушения умственно-мозговой деятельности, то зачастую проблема кроется в родителях. Если в раннем детстве с родителями ребенка было что-то не так, возможно, это покажется им очень незначительной деталью. Однако нередко мы видим, как что-то вдруг блокируется или дает сбой в сознании маленького человека, и как следствие — искалеченная жизнь. Последствия могут быть страшными и необратимыми. Нарушения бывают настолько разными и деликатными, что с ними не справиться. Мне, как преподавателю игры на фортепиано, еще ничего, а вот взять, к примеру, воспитателя детского сада, так ему приходится более тесно взаимодействовать с родителями и наблюдать разного рода нездоровые моменты. В последнее время слишком много ненормальных, уродливых семей. И неправильных родителей тоже.

Я кивнула. Я всего лишь рисую свои картины, но мне понятны слова Саюри. Вокруг стало больше детей и родителей, которых невозможно было бы найти несколько лет назад. Однако мне почему-то кажется, что к Накадзиме это не имеет никакого отношения.