Да, это было целый век назад – Великая Октябрьская революция, которая исковеркала жизнь моей семьи. Много написано и сказано о тех годах. Я не историк. Ну, дожил до ста с лишним лет, так моей заслуги в этом нет. Климат тут у нас хороший. Давай лучше расскажу тебе сказку, ты мне во внучки годишься. А ты потом расскажешь ее своим читателям.
Бесконечные войны сотрясали огромное государство с начала прошлого столетия, и правитель не смог удержать свой жестокий нищий народ в узде. Его называли «царь» или «император», ему верили, но он подписал отречение от престола, чем предал и себя, и тех, кто его любил. Это было незнамо где – город, в котором жила наша семья, назвали иначе, даже страны потом такой не осталось. Кстати, а ты тоже с короткой стрижкой ходишь? Ну, тут у нас жара. А там, где я родился, было зимой морозно и темно, летом прохладно, и солнца я почти не видел, как не вижу его и сейчас. Страшно быть беспомощным, как дитя!
Нина была моей гувернанткой. Несмотря на небольшой рост, ума и смелости ей было не занимать. Следов ее уже не разыскать, хотя я посвятил этому немало времени и сил. Сколько в той державе безымянных могил, да и кто тогда вел счет потерям? Но Нина, моя Нина, вытащила меня из этой топки, и чего ей это стоило, я могу только догадываться.
Знаешь, дорогая, семилетнему ребенку, потерявшему все – солдатиков, в которых я никогда больше не играл после, любимую комнату, которая была для меня целым миром, ласковую maman, вечно озабоченного чем-то papá, которого мы видели редко, вредную старшую сестру Леночку, что тиранила меня, пока не видела Нина, – во французской провинции у дальних родственников было несладко. Но я остался жив, а вся моя семья попала в мясорубку… Слушайте, ну у вас же не «желтое», а солидное издание. Почитайте документалистов. Я же не свидетель эпохи, так, небольшой очевидец.
Пылал рояль, за которым Лена разучивала этюды, и как я жалел, что ненавидел эти гаммы! Казалось, что мой мир разлетается на маленькие кусочки. Еще несколько часов назад мы все пили чай из блестящего самовара, было уютно, тепло, привычно, а сейчас Нина зажимала мне уши. Maman жалобно кричала из дальней комнаты под гогот солдат, но я все равно слышал эти душераздирающие дикие вопли. Знаешь, давай я буду называть тебя Ниной – я соскучился по ней, кроме того, мне все равно, как тебя зовут – Флорида или Эдельвайс… Прости, Иллинойс. Значит, ты помнишь, откуда ты родом. А я вечный бродяга, и только Господь даст мне покой. Большевики не верили в Бога, а я верю и пережил проклятый строй! Папа бы тогда застрелил красноармейцев, но его последнее время никогда не было дома, сестра моя просто исчезла, и больше я ее не видел. Какая была разница у нас в возрасте… Да какая разница. Боюсь, на ее судьбу это не повлияло.
В тот вечер, мой последний вечер в родном доме, Нина впервые заговорила со мной грубо. Сиди смирно, сказала она, не то я тебя сама убью. Я не поверил, но она приблизилась к человеку, что охранял нас, и заглянула ему прямо в глаза. Он был рябой, низкий, в драной одежде, но с винтовкой. «Пойдем, приодену тебя?» – сказала она ему негромко. Я задрожал от страха и ненависти, вцепился в юбку Нины, но она отшвырнула меня ногой. Вскочив на четвереньки, я замер. Пока грабили наш красивый, с безупречным вкусом оформленный дом, Нина увела парня в комнату мамы. Выстрелов я не слышал, но она выскочила оттуда как ошпаренная, прижала палец к губам, затащила за руку. Враг не шевелился, а Нина ледяными руками засовывала нам в карманы деньги и мамины драгоценности. Она, похоже, всегда знала о тайнике, и лучше бы она оставила всё себе, но она поделилась со мной.
На домах висели красные тряпки, у людей были красные щеки, многие шатались без цели по кровавому городу. Мы с Ниной не спеша вышли из парадной. «Смотри под ноги!» – приказала она. Я хотел спросить про маму, но испугался, что Нина меня бросит, и шел молча, замотанный, как девчонка, в старый платок, завязанный узлом под подбородком. Она оттерла руки снегом и перекрестилась на купол, это я помню.
Потом она меня, наверное, несла, потому что очнулся я среди незнакомых людей уже в поезде. Денег при мне не было, но я и не знал им толку. Главное, что Нина написала торопливым почерком адрес моих французских родственников на картонке и наспех зашила мне её в курточку вместе с небольшим, почти плоским колечком, которое мать ни разу при мне не надевала. От вокзала в новый дом меня довезли какие-то добрые молодые парни – много было охов и ахов, расспросов, но я как будто онемел, сумел только назвать свое имя. Воспитывали меня строго, не то что дома. Я понял, что чужой ребенок на самом деле никому не нужен, что я все же обуза, поэтому хватал знания, учился жадно и старался не расстраивать тетю Катрин и дядю Матье. Больше всего мне нравилось заниматься математикой. Сложные задачи порождали во мне азарт, я мог думать только о них, когда занимался, и не размышлял обо всем остальном. И хотя я начинал с малого, нашлись люди, что помогли мне реализовать амбиции и вложились в меня. В будущем я никогда не гнался за процентными ставками. Мой банк славился стабильностью, мои работники – честностью и тем, что идут навстречу клиентам. Людская молва расходится быстро. С хорошей репутацией мне несложно было расшириться – филиалы работают по всему миру уже много лет.
Читать дальше