— Да, мамочка, радуйся, настолько серьезная, насколько это вообще возможно. Не исключено, что это — наша последняя ссора. А теперь давайте подумаем, чем мы будем кормить народ на вашем празднике.
И она рассказала им о замечательной женщине по имени Филиппа, у которой можно купить подешевле массу полезных вещей. Но мысли Анны были далеко. Она вспоминала те дни, когда все было так ново и восхитительно, когда каждое мгновение ее жизни было наполнено присутствием Джо.
Она сказала, что родителям предоставят несколько вариантов меню и они смогут выбрать наиболее подходящий. А потом придется написать письма с приглашениями для каждого гостя.
— Разве это не выдающееся событие в вашей жизни? Двадцать пять лет со дня свадьбы!
Она переводила взгляд с одного на другого, надеясь на поддержку. Дойлы умели создать в своем доме какое-то особое, уютное чувство семьи. Но, к удивлению и разочарованию Анны, в этот вечер все как-то не клеилось. Казалось, мать с отцом вовсе не уверены, что четверть столетия со дня бракосочетания — такое уж знаменательное событие. Пожалуй, впервые в жизни Анне так необходима была уверенность в том, что даже если ее собственный мир перевернется, Вселенная продолжит покоиться на своем неизменно прочном основании.
Но, может быть, она просто поддалась настроению, подобно тем поэтам, что верят в патетическом заблуждении, будто сама природа меняется в соответствии с их чувствами, и небеса становятся серыми, когда у них тоскливо на душе.
— Мы превратим этот день в чудный праздник, — говорила Анна родителям. — Он будет даже лучше, чем день вашей свадьбы, потому что все мы соберемся, чтобы отпраздновать это событие вместе с вами.
Она была вознаграждена двумя благодарными улыбками и поняла, наконец, что перед ней открывается перспектива провести скучное до тошноты лето, наполненное заботами о никому не нужном юбилее.
Брендан Дойл подошел к календарю, чтобы посмотреть, когда же в маленький городок, расположенный в двадцати милях от фермы, приедет со своими песнями Кристиан Мур. Это должно было произойти на следующей неделе, и Брендан очень хотел попасть на концерт.
Он обвел число на большом календаре, висевшем на стене в кухне. И вдруг, к собственному удивлению, обнаружил, что сегодня его день рождения. Брендан испытал настоящий шок, когда сообразил, что уже одиннадцать часов, а мысль о дне рождения только сейчас пришла ему в голову. В былые времена готовились к этой дате за несколько недель!
«Осталось всего три недели до дня рождения Брендана», — говорила мать всем, кто мог ее слышать.
В детстве он ненавидел это, всю суету вокруг дней рождения и прочих семейных праздников. Девчонки, конечно, были без ума, они обожали нарядные праздничные платья и разные украшения. Посторонних на тех праздниках не бывало; Брендан не мог припомнить ни одной настоящей вечеринки с гостями, другими детьми, играми и развлечениями; допускались только нарядно одетые члены семейства Дойлов, которым следовало чинно поглощать печенье, желе со взбитыми сливками и все прочее. Подарки же тщательно упаковывались и перевязывались ленточками с обязательной поздравительной открыткой, а потом аккуратно расставлялись на каминной полке. Непременно осуществлялось и торжественное фотографирование именинника, зачастую в нахлобученной на него бумажной шляпе. На другом снимке героя дня запечатлевали в окружении счастливого семейства. Фотографии хранились в альбоме и торжественно демонстрировались, когда появлялись какие-нибудь гости. Сначала — день рождения Брендана. Не правда ли, мальчик так вырос с прошлого года? Затем шли дни рождения Анны и Хелен. Гости смотрели и поздравляли маму. «Восхитительно, — говорили они, — вы столько делаете для своих детей. И как вам удается справляться с таким ворохом проблем?»
Мама никогда не догадывалась, как ненавидел Брендан все это. Как ненавидел петь, как ненавидел, когда она принималась хлопать в ладоши и выбегала в соседнюю комнату за фотоаппаратом, в то время как они пели «Веселому доброму другу».
Как он мечтал о том, чтобы они просто посидели все вместе, а не занимались какими-то дурацкими играми и выступлениями. Вместо праздника получался театр, и им приходилась разыгрывать дурацкий спектакль.
Вдобавок вся эта секретность. Не говорить тете Морин о новой софе. Почему? Мы не хотим, чтобы она знала, что софа — новая. Почему мы не хотим, чтобы она знала об этом? Видишь ли, ей не следует знать, что мы сильно потратились. А если она все же спросит о софе, надо отвечать: «О, софа, какие пустяки», — как будто тут и говорить не о чем.
Читать дальше