Сергей Довалтов - Ремесло

С нами заключили договор. Я взял экземпляр сценария, чтобы дома его переписать.

На прощание грузины сказали:

– Мы по своим убеждениям джасис-сс-с…

– Кто? – не понял я.

– Джасис-сс-с…

Я растерялся: «Джазисты, что ли?..»

– Кто? – еще раз спрашиваю.

– Джойсисты, последователи Джойса, – объяснил сообразительный Володин.

Вот уж не подумал бы, читая сценарий. Начинался он так:

«Большой вагон. Сидит Гурам. Билета нет…»

Неделю я переписывал сценарий. В моей редакции он назывался:

«Ослик должен быть худым».

Первые кадры были такие. С нарастающим шумом мчится поезд. Неожиданно замедляет ход. Тормозит. Из окна высовывается машинист. Терпеливо ждет. В чем дело? Камера приближается. Через рельсы переползает майский жук…

Володин текст одобрил:

– Неплохо, – сказал он, – даже здорово!

Я встретился с грузинами. Они внимательно читали текст, передавая друг другу страницы.

Наконец Джон сказал:

– Хороший сценарий. Не хуже того, что был. Я посвящаю его тебе, Гриша!

– А я – тебе, Джон!

Мы отвезли сценарий на «Ленфильм». Через несколько дней позвонил Володин:

– Сергей, я вас жутко подвел. Непредвиденная история. Грузины оказались самозванцами, мошенниками. То есть, они действительно члены ЦК комсомола. Но все остальное – липа. Они не заканчивали сценарных курсов. У них фальшивые справки, дипломы, предписания. А «Ленфильм» без особых предписаний короткометражек не снимает. Но деньги вы получите.

Я спросил:

– Грузины арестованы?

– Грузины пьют коньяк в буфете…

Денег я не получил. Зашел к руководителю Второго творческого объединения Дмитрию Молдавскому. Начал ему объяснять, как и что, Молдавский рассеянно улыбался. Вдруг я заметил, что он меня рисует. И довольно похоже. Я понял, что разговаривать с ним бесполезно, и ушел.

Володин говорил потом:

– Знаете, я все понимаю. То, что эти жулики в ЦК, – понимаю. То, что бездарные, – понимаю. То, что у них фальшивые бумаги, – понимаю. То, что «Ленфильм» вам не заплатил, – понимаю. Я одного понять не в силах. Одно мне кажется совершенно непонятным! То, что эти мошенники осмелились не угостить вас коньяком!..

А я вдруг подумал – надо уезжать из Ленинграда…

Таллинн называют искусственным, кукольным, бутафорским. Я жил там и знаю, что все это настоящее. Значит, для Таллинна естественно быть чуточку искусственным…

Эстонскую культуру называют внешней. Что ж, и на том спасибо. А ругают внешнюю культуру, я думаю, именно потому, что ее так заметно не хватает гостям эстонской столицы.

В Эстонии – нарядные дети. В Эстонии нет бездомных собак. В Эстонии можно увидеть такелажников, пьющих шерри-бренди из крошечных рюмок…

Почему я отправился именно в Таллинн? Почему не в Москву? Почему не в Киев, где у меня есть влиятельные друзья?..

Разумные мотивы отсутствовали. Была попутная машина.

Дела мои зашли в тупик. Долги, семейные неурядицы, чувство безнадежности.

Мы выехали около часу дня. Двадцать шесть рублей в кармане, журналистское удостоверение, авторучка. В портфеле – смена белья.

Знакомых у меня в Таллинне не было. Было два телефона, кем-то небрежно продиктованных…

Мы приехали вечером. Телефонный звонок. Первая удача – есть где остановиться.

Наутро я уже сидел в кабинете заместителя редактора «Молодежи Эстонии».

Начал печататься как внештатный автор. Зачем работал ответственным секретарем в портовой многотиражке. Еще через месяц пригласили в отдел информации «Советской Эстонии».

Материальное и гражданское положение несколько стабилизировалось. Я зарабатывал около трехсот рублей в месяц. Обучился выпивать по-западному: лимон, маслина, жалкие наперстки…

Гонорарная касса работала ежедневно. Напечатался – и в тот же день получай.

Но и тут я опоздал. (Злополучный шапочный разбор.) Эстонские привилегии шли на убыль. Началось с мелочей. Пропала ветчина из магазинов. Затем ввели четыре гонорарных дня. В баре Дома печати запретили торговать коньяком. Кроме этих частностей были также другие, идеологические перемены. Однако не будем забегать вперед…

Это было в Таллинне. Захожу в магазин. Хочу купить застежку-молнию, спрашиваю:

«Молнии есть?»

«Нет».

«А где ближайший магазин, в котором они продаются?»

Продавец ответил:

«Хельсинки…»

У меня появились друзья среди таллиннской интеллигенции. Журналисты, филологи, молодые ученые. Я давал им свои рассказы. Город маленький, все друг друга знают, слухи распространяются быстро. Мне сообщили, что в издательстве ждут, когда я представлю рукопись. Я отобрал шестнадцать самых безобидных рассказов и пошел в издательство.