ВЛладимир Авдеев - Протезист

Эдуард Борисович зарделся, еле заметно подбирая животик, и я подумал, что не буду, пожалуй, ему устраивать автомобильную катастрофу, как хотел раньше. Хотя, как знать, это будет зависеть от его дальнейшего поведения.

— Кстати, как себя чувствует этот Рокотов? — вдруг неожиданно выплыл Смысловский из своей ухмылки.

— Отменно, я рассчитал его.

— Как это?

— Очень просто, мне надоели его юродские выходки, и я расторг с ним контракт. Ну, да ладно, этот шут не стоит такого внимания. Посмотрите лучше вот сюда…

Я отодвинул назойливый вентилятор и углубился очами в черновые наброски общегосударственных законов, предлагая участвовать в их разработке референту (…)

Отпустив Каноника, я забылся в размышлениях над гигантской картой страны. Неожиданно голос секретарши донесся как будто из селектора:

— С вами хотят говорить по телефону.

— Кто? — хамовато спросил я, успешно входя в роль.

–,—,–,—,– надушенное дыхание, разрезаемое запятыми, было мне ответом.

— Ну, ладно, соедините, — молвил я, уже причастившись тайн придворного этикета.

— Здравствуйте, Григорий Владимирович, — проник исключительно проворный голос в мою голову, катаясь внутри уха, будто вода, так что сразу захотелось его оттуда вытряхнуть.

— Добрый день, — ответил я, соображая, кто же это такой, кто звонит первому заместителю министра и кого боится вслух называть по имени секретарша.

— У меня для вас известия, — продолжал кататься в ухе голос, и по его интонациям я, будто археолог по отпечатку лапы, принялся мысленно мастерить габариты и вес зверя. — Дело в том, что наш… кхе-кхе… так сказать, божий помазанник два часа тому назад покинул страну на самолете, естественно, со своей супругой и ближайшим окружением. Ситуация в стране стала критической, центробежные силы, особенно на периферии, совершенно вышли из-под контроля. Ваш министр ночью убит неизвестными. Формируется новое правительство, и я хочу предложить вам портфель министра. Выручайте, голубчик, на вас вся надежда.

— Чтобы следующей ночью меня постигла участь предшественника?

— Да нет, ну что вы! Вы же прекрасно знаете, что ваш шеф не знал меры и не боялся Бога, хотя, конечно, о покойниках плохо говорить нельзя.

Голос становился все более паточно-соглашательным, словно шептал из суфлерской будки: «Вопрос с охраной, ну и прочее, все решено…»

Я припомнил свою охрану, когда еще состоял на государственной шутовской службе: одинаковые по форме скулы, плечи, бицепсы, икры неразговорчивых мальчиков — и согласился, точно речь шла не о портфеле одного из главных министров, а всего лишь о партии в преферанс. Безо всяких возвышенных размышлений о звездном часе я сытым голосом обленившегося самца в гареме ответил:

— Хорошо, я согласен.

— Вот и славно, готовьте текст меморандума, — обрадовался голос и вытряхнулся из моей головы, оставив вместо себя лишь частые гудки.

— Будет сделано, — сказал сам себе.

Соединившись по селектору, я вдруг властно крикнул:

— Нелли, подготовьте, пожалуйста, приказы о закрытии всех Этических консультаций и Института Повышения Квалификации Неудачников.

Конечно, ее не могли звать иначе, ведь Нелли — это самое сексуально-пластмассовое имя.

— Хорошо, босс. Текст разъяснений нужен?

— Нет, мотивировки не будет. Я уехал в департамент, а на шестнадцать часов вызовите из наших отделов или лабораторий ответственного по пластическим операциям.

— Хорошо, босс.

Равными порциями глотаю встречный воздух, рвущийся через открытое боковое окно машины. Кресло давно само приспособилось к очертаниям новой должности. Неугомонные огоньки табло бортовой электронно-вычислительной машины сообщают все сведения о поведении моего мощного фракийского автомобиля, а информация о состоянии автострады и движении на ней поступает с космического спутника и в виде красочных картинок отражается прямо на лобовом стекле. Все удобно, как во сне. Включаю византийский лазерный аудио-проигрыватель. Вязкий отбойный ритм точно совпадает с ритмом пульса, и энергичное блаженство разливается по всему новому телу. Жалко, вот только запачкался левый туфель. Это единственное, чем омрачена моя новая судьба.

Поежившись от волнения свежепротезированной душой, я наконец-то оказался в своем старом жилище. Вот оно — логово нового Бога, начавшего восхождение на кручу мифа.

Старинное каменное ядро, привольно катающееся по квартире, логарифмическая бумага вместо обоев — все осталось по-прежнему. Ну, наконец-то обувная щетка попадается на глаза, и я довожу носок левой туфли до первоначального блеска. Уф! Теперь снова можно жить. Вынимаю с полок первый том академического собрания сочинений Генриха фон Клейста на арамейском языке, вырываю его портрет и быстро иду к тому окну, из которого виден гигантский монстр, облепленный зыбкими строительными лесами (…) Это даже не стройка века — это стройка истории. Одним приказом за моей подписью ее не закроешь. Ничего, я сокрушу это строительство изнутри (…) Против всякой идеи есть противоядие, и против вселенского счастья тоже. Между нами больше нет никого, кто бы мог помешать. Мы стоим лицом к лицу: я и Мечта Человечества. Утопия, даже у тебя не хватит воображения, чтобы предположить, что я сделаю с твоим трупом (…)