Александр Житинский - Время летать

– А что это значит? – последовал вопрос.

– Кто его знает?.. Я его как-то спросила: «Геннадий Сергеевич, почему вы комедии любите?» А он говорит: «Человечество, смеясь, расстается со своим прошлым. Маркс сказал». – «Чего же вы не смеетесь?» – спрашиваю. – «Да видишь, Надя, – говорит, – никак нам с прошлым не расстаться, никак…»

Вошла Пирожкоова.

– Надя, тебя Мила просит зайти. В справку.

– Зачем?

– Не знаю.

– Пассажиры, видать, интересуются, – сказал один из пилотов.

– А как же? Всем интересно, – согласился другой.

Надя пошла к дверям. Несколько человек двинулись за нею.

Чиненков и Туркин вылезли из канализационного люка, откинув изнутри крышку, и оказались в хозяйственном дворе ресторана. Здесь стояли баки, переполненные пищевыми отходами, в которых копошилось множество кошек.

У распахнутого служебного входа в ресторан стояла «Волга» – пикап с откинутой задней дверцей. В нее грузили ящики с помидорами, на заднее сиденье наваливали какие-то пакеты. Сноровисто бегали официанты под присмотром буфетчицы.

– Наверняка, кот здесь. К местным прибился, – сказал Чиненков, указывая на кошек.

Туркин жмурился на солнце.

– Откуда вы, такие красивые? Боря, погляди на себя! – сказала буфетчица.

Чиненков принялся отряхиваться.

– Кота ищем, Ирина Семеновна.

– Какого кота?

– Потерялся важный кот. Не поможете?

– Не до тебя сейчас. Тут такое творится!

– А что случилось? ОБХСС?

– Хуже… Лунева назначили.

Чиненков окаменел.

– Ну, все. Это все, – не разжимая зубов, проговорил он.

Туркин с корзиной ходил вдоль мусорных баков, высматривая кота… Кошки лениво укрывались за баками. Чиненков подошел к Туркину вплотную. Туркин испуганно взглянул на него.

– Лунева назначили, слышал?

– Думаете, это серьезно? – спросил Туркин.

– Это крышка… Мне. Тебе. Котам… Всему крышка!

– А мне почему? – спросил Туркин.

– Ты что – не понимаешь? Теперь и твой Панкратов полетит. Все полетят.

– Так это же хорошо… Давно не летали. Мало же летали… – лепетал Туркин.

– Дурак! – Чиненков круто повернулся, зашагал к служебному входу.

– Боря! А я? – растерялся Туркин.

Чиненков остановился, обернулся.

– Мой тебе совет: лови здесь кота – любого! – и дуй на службу. И сиди тихо. С котом. Жди новостей.

Он скрылся в дверях.

Туркин раскрыл корзину и трусцой побежал к бакам. Кошки кинулись врассыпную.

Саксофонист все еще сидел в ресторане, ждал товарищей. Вокруг суетились официанты – убирали грязную посуду, рассчитывались с посетителями, свертывали скатерти, клали на столы ножками вверх стулья.

Саксофонист смотрел на это удивленно.

Подошел официант.

– Давайте рассчитаемся.

– А я не собираюсь уходить.

– Ресторан закрывается.

– Вот как? Интересно, почему?

– Буфетчица и шеф-повар уволились.

– Быстро у вас все делается. А кофе?

– Гражданин, я спешу.

– Да объясни толком, Кеша! – воскликнул саксофонист.

– Лунев, – коротко сказал Кеша.

– И… что?

– Ваш товарищ был прав. Назначили Лунева.

– И на этом основании я не могу выпить кофе? Не понимаю!

В зал ресторана со служебного хода вошел Чиненков в грязной шинели. Подошел к официанту.

– Иннокентий, налей мне сто пятьдесят.

– Боря! – взмолился официант. – Ну, ты же знаешь… Борьба за трезвость!

– Пожалуйста, здесь осталось, – саксофонист налил в фужер коньяку из фляги.

– Спасибо, – Чиненков присел на стул.

Саксофонист отсчитывал деньги. Официант взял, пересчитал, положил на стол сдачу.

– Сдачи не надо, – сказал музыкант.

– Я лучше знаю, что надо и что не надо, – сказал Иннокентий с достоинством и отошел.

– Что с ним? – удивился саксофонист. – Сдал до копейки.

– Лунев… – вздохнул Чиненков и залпом выпил коньяк.

– А что это все-таки, значит?

– Это значит – полетим… – мрачно сказал Чиненков.

– О! Тогда я побежал. Извините! – саксофонист исчез.

Чиненков посмотрел ему вслед и слил остатки его коньяка в свой фужер.

Руководитель полетов Афанасьев, как раненый зверь, метался у запертых дверей диспетчерского зала, в котором Леша продолжал методично сажать самолеты.

– Алексей, немедленно прекрати! – взывал он.

Афанасьев подбежал к окну. Увидев, что по взлетно-посадочной полосе катится очередной самолет, он снова подбежал к двери.

– Сажай! Сажай! Потом я тебя посажу!

За дверью слышался ровный глуховатый голос Леши:

– Рейс 4918, вас понял. Даю координаты. Удаление восемь, курс 250. Посадку разрешаю…