Александр Житинский - Фигня (сборник)

– После университета, голубчик, в статскую службу идут, а не в военную.

– Молод был и глуп. Теперь хочу быть гусаром.

– А знаешь ли ты, – старик закинул ногу на ногу, – что звание помещика есть та же служба? Заниматься управлением тысяч душ, коих благосостояние зависит от тебя, важнее, чем командовать взводом или переписывать дипломатические депеши…

– Я знаю.

– А знаешь, так почему не хочешь продолжить мое дело?

– Душа не лежит. Увы, я не l'homme des champs…

– Ты ведь и не пробовал хозяйствовать! Я никак в толк не возьму: почему главное старание большей части наших дворян состоит не в том, чтобы сделать детей своих людьми, а в том, чтобы поскорее сделать их гвардии унтер-офицерами?.. Я им уподобляться не хочу.

– Но почему же, батюшка?

– Потому, что военная служба нынче – это вино, карты и разврат. Не то, что при Павле Петровиче, царство ему небесное! Тогда был порядок, а нынче гусары только шампанское горазды пить и за юбками охотиться. Не пущу!

– Вы в самом деле лишаете меня выбора? – тихо произнес Алексей.

– В самом деле! Такова моя отцовская воля. Ты меня знаешь.

– Ну, и вы, батюшка, меня знаете! Я своего добьюсь!

– Ишь ты! – Отец встал, прошелся по кабинету, успокаиваясь. – Пообвыкни здесь пока… Понравится – останешься, не понравится – ступай служить статским. Но в гусары не пойдешь! Ступай.

Сын коротко кивнул отцу и, по-военному повернувшись, вышел из кабинета.

А в Прилучине в это время отец и дочь Муромские играли в крокет, ожидая Рощиных. Вооружившись молоточками, они пытались прогнать деревянные шары сквозь воротца на специально оборудованной травяной лужайке.

Показалась карета Рощиных.

Григорий Иванович направился навстречу гостям. Из кареты вышли Рощин с женою и три их дочери.

– Здравствуйте, гости дорогие! Мы уж заждались, – сказал Муромский, подходя.

– Здравствуйте, Григорий Иванович. Мы ж договорились – к вечеру!.. Званы были на обед в Тугилово, к Берестовым, – отвечал Рощин.

Муромский нахмурился.

– Этот «хранитель русской старины» все обеды дает! – с иронией произнес он, возвращаясь на площадку для крокета. – И что же было?.. «Щи да каша – пища наша»?

– Щи, конечно, были – с грибами и пампушками, а еще телячья голова под соусом, ушное и «гусарская печень»! Ну и, конечно, пироги всех видов… Еле дышу… – потер довольно живот Рощин.

Муромский сглотнул слюну.

– Ну, а мы вам заморское угощенье приготовили, – бодро сказал он. – Крокет! Европейская игра, уж получше, чем вист. Из Петербурга выписал. Попробуйте, Петр Сергеевич!

Рощин несмело взял из рук Муромского молоток, Лиза отдала свой жене Рощина.

– Папа, мы пойдем ко мне, – сказала Лиза отцу.

– Идите, идите, у вас свои тайны… – улыбнулся Муромский.

Девицы стайкой удалились, щебеча на ходу:

– Ах, Лиза, если б ты видела, как уморительно были одеты девицы Колбины!..

– И откуда только они берут свои наряды?!

– У них на платья были нашиты не цветы, а какие-то сушеные грибы!..

– …А в чем, скажите, смысл этой игры, Григорий Иванович? – осведомилась Рощина, вертя молоток в руках.

– Попасть шаром в воротца.

– И все? – усмехнулся Рощин.

– Да вы попадите сначала!

Рощин размахнулся и ударил. Шар улетел в кусты.

– Эк вы размашисто! – крякнул Муромский.

– По-русски! – рассмеялся Рощин. – Воля ваша, Григорий Иванович, а городки лучше. Там уж ударишь, так ударишь!

– Нам бы все сплеча… Сдержанности учиться надо, сдержанности и аккуратности! Англичане нам в этом сто очков вперед дадут. И в хозяйственной методе, кстати, – наставительно говорил Муромский, пока слуга, одетый английским жокеем, разыскивал в кустах шар.

– Весьма возможно. Только, знаете ли, «на чужой манер хлеб русский не родится». Не помню, кто сказал… – возразил гость.

– Да уж знаю, кто… Берестов, небось. А вот Петр Великий завещал у Европы учиться!

– Далась вам эта civilisation europe'enne… У России свой путь!

В ответ Муромский сильно ударил шар и прогнал его сквозь все воротца.

В Лизиной светелке девицы Софья, Вера и Елена рассказывали подруге о своем новом знакомце.

– …И вот представь, – говорила и показывала Вера, – входит он, скользит взглядом по лицам и эдак равнодушно отворачивается… Вольдемар спрашивает: «Не скучно ли вам?» А Берестов выставил свой перстень, – он у него в виде мертвой головы, представляешь? Протер перстень о рукав, глянул так на Вольдемара – и только что не зевнул!..

– Такой же гордец, как его батюшка, – определила Лиза.