Игорь Зотов - Аут. Роман воспитания

Это лишь малая толика из того, что я выделывал, остальное помню смутно, не возьмусь воспроизвести. Помню зато, что на четвереньках стал карабкаться вниз, пока не скатился к ногам здоровенного молодого бура с винтовкой.

– А во-от и мы!.. Ха-ха-ха! Мария, Мария, «бархат кожи которой нежнее всех…»

Больше ничего не помню.

Прижимаю к груди бутылку, разлипаю глаза: ага, там еще плещутся граммов двести! Оч хор! Оч хор! Смотрю по сторонам – мертвый свет надо мной, стена, на ней макет «калаша». Это мы у Каспара – соображаю и отпиваю из горлышка. Как я здесь очутился и как не выронил бутылку – не знаю. Голова трещит, но глоток вискаря помогает, – опять в небытие.

Небытие.

Солнце в глаза. Разлепляю – надо мной на фоне раскрытой двери, через проем – солнце, и шпарит. Склоняется Каспар.

– А-а, убийца… – шепчу по-русски.

– Бен, вы живы? – спрашивает он. – За вами приехали.

– Где трупы, Каспар, где трупы?

– Увезли, опознали и увезли.

– Да и черт с ними.

– За вами приехали ваши друзья.

– Какие друзья? У меня нет друзей и никогда не было, ха-ха-ха! А хочешь стать моим другом, Каспар? Будем вместе охотиться на самолеты! Тра-та-та-та-та-та! – я «расстреливаю» полицейского «очередью» из бутылки. – Хотя какой ты мне друг? Ты мне, Каспар, не друг, а ехидна! («ехидну» я произношу по-русски).

– Команданте Бен, команданте Бен! – слышится из-за Каспаровой спины.

Незнакомый боец улыбается во всю свою черную рожу.

– Что орешь, ехидна! – уже просто по-русски кричу ему. – Что надо?

Тот не смущается – улыбка еще пуще – просит меня подняться: машина, которую прислал за мной полковник Мбота, ждет.

Встаю с тяжким стоном, он услужливо приобнимает меня за талию.

– Прощай, Каспар! Прощай, дьявольский Каспар! Дьвольский, скучающий Каспар! – бормочу я. Меня уводят.

– Стой! – кричу с середины лужайки, той самой, на которой когда-то ночью Каспар искусил меня. – Дайте мне газету, сегодняшнюю газету.

Солдатик оставляет меня, бежит в участок. Выносит газету. Раскрываю, на второй полосе список погибших: Мария числится в нем под номером 56. Допиваю виски, ставлю порожнюю бутылку на траву. Все. 56.

Барабанная дробь, пение, яркие всполохи на стенках палатки. Шарю рукой рядом, нахожу чашку с водой, кто-то позаботился. Пью, снова пытаюсь заснуть, но певцы-барабаны не дают. Приподнимаюсь, гляжу в щель полога: у костра танцуют полуголые бойцы Мботы. На икрах ног меховые гамаши, в руках дротики-ассагаи. Юбки из леопардовых шкур. Прыгают, дрыгают ногами – вперед то левая, то правая, тычут дротиками наперевес, воют: «Ыки-ыки! Уф-уф! Ыки-ыки! Уф-уф!»

Осматриваю палатку – не моя. Да и снаружи что-то не так, незнакомое место. Наверное, я в новом лагере Мботы. Где Далама? Где Макунзе? Почему я здесь? Почему меня привезли в логово Мботы? Думать тяжело, голова раскалывается, как мы сюда ехали, не помню совершенно, последнее, что помню – 56.

Состояние катастрофическое, так всегда после дикого количества спиртного. Каждая клеточка организма требует свободы, то есть смерти, вопиет о смерти, не может и не хочет жить. Я вяло, путаясь в каждом слове, уговариваю их повременить, не торопиться, не пороть горячки. Но и сам себе не верю, а уж они, разумеется, не верят мне и подавно. Они требуют от меня распахнуть врата организма, отпустить их на волю немедленно. И я почти сдаюсь, сползаю с матраса на земляной пол, стоя на карачках, блюю, блюю.

Внезапно тамтамы снаружи смолкают. Тишина, но в ней чудится какое-то напряжение. Слегка отодвигаю полог: на поляне перед костром высвечивается на фоне кромешной африканской тьмы паучья фигура – я узнаю ее, это мканка. На голове у него маска – огромные светлые нарисованные глаза, волосы из светлой соломы, пробор посередине. Это – я.

Мканка кривляется, он то нагибается и раздвигает руками воздух – точно плывет ко мне, то откидывается назад тщедушным телом и потрясает руками за головой. Бойцы смотрят на него напряженно, серьезно, только невидимые барабанщики выстукивают ритм. В руках у мканки появляется дротик ассагаи, он замахивается им, целясь прямо в меня, я холодею, отшатываюсь. Он ведь не может, не может меня видеть! Лежу, прижавшись к земле. Ничего. Тогда я снова приоткрываю щель, мканка уже прыгает – ужимки, ужимки – вокруг костра, целясь дротиком во все стороны. Падает, словно сраженный невидимой рукой. Лежит. Барабаны смолкают. И вновь начинают дробить. Тихо-тихо, почти неслышно, громче, громче. Мканка вскакивает и пускается в дикий пляс по кругу. Зрители, очевидно, хорошо знают танец, начинают подпевать. Мканка кружится все быстрее, его движения между тем недвусмысленно эротичны – то ли он имеет кого-то, то ли его имеют… Он кружит вокруг костра, отклячив худую задницу, а руки его словно поршни у паровоза – ходят туда-сюда, туда-сюда… Кого он имеет, кто его имеет? В моем похмельном сознании мелькают, сменяя друг друга, – юный убийца Жинито, людоед Мбота, девственница Мария, Мария, которой я предложил пелеле вместо обручального кольца. Я снова блюю, не отрывая взгляда от камлания мканки.