Дорис Лессинг - Марта Квест

Воцарилось молчание. Мистер Квест несколько раз повторил: «молодежь», «ваше поколение», и это парализовало Марту. Что поделаешь, если ее современники относятся с такой беспечностью к этой проблеме. Затем мистер Квест принялся рассказывать о девушке, в которую был влюблен до того, как встретил миссис Квест.

— Боже мой, как я был влюблен! — задумчиво произнес он, пытаясь придать своему тону шутливость. — Боже мой, боже мой, до чего же было чудесное время! Но ведь это случилось до моей женитьбы и до войны, так что тебе едва ли будет интересно. — Он умолк, глядя на Дамфризовы холмы; на лице его играла мечтательная улыбка, седые брови поднялись, словно подчеркивая то удовольствие, с каким он смаковал свои воспоминания; время от времени он поглядывал на Марту и тотчас отводил глаза, точно взор его мог выдать мысли, в которых он не хотел признаться.

А Марта чувствовала себя несчастной и с нетерпением ждала, чтобы Дуглас поскорее вернулся с огорода.

Вскоре после второго завтрака они стали собираться в город. Всю дорогу Марта твердила себе, что последнее препятствие преодолено: она «добилась» разрешения родителей. Она сказала это с усмешкой и в то же время с досадой: у нее возникло такое чувство — весьма непонятное для девушки, упорно отрицающей формальности, — что в ее посещении отчего дома что-то было не совсем так, как надо. Она должна была вступить в борьбу (во всяком случае, так ей казалось), столкнуться с настоящим сопротивлением и выйти из этой схватки победительницей, которую наконец благословляют рыдающие родители. И уж конечно, должен был наступить критический момент, перелом. Горе романтическим натурам, которые вечно жаждут этих «решающих моментов», этих чудесных поворотов, когда вдруг все проясняется, прошлое отходит в тень, остается позади, а впереди открывается ясное, безоблачное будущее! И Марта, оглядываясь на эти дни, проведенные у родителей, чувствовала лишь одно — ее одурачили: и отношение матери к ее браку, и отношение отца было в равной мере неправильным и порочным.

Она, по обыкновению, пожала плечами и перестала об этом думать: скоро дверь захлопнется, и прошлое останется позади, а вместе с ним и все ошибки и беды, относящиеся к ее жизни в городе. До свадьбы осталось всего каких-нибудь пять дней. Она спросила Дугласа, на чем же они с миссис Квест порешили, нарочно придав своему вопросу саркастический оттенок, но он не заметил этого. Он, наоборот, принялся уверять ее, что все будет чудесно и превосходно. Он продолжал расписывать ей все в подробностях, а Марта слушала и удивлялась: значит, Спортивный клуб не примет никакого участия в их свадьбе, а она-то рассчитывала, что все они, конечно, будут присутствовать — и «волки», и их девственные подруги. Дуглас же тем временем говорил — точно и не был одним из заправил клуба, — что «все надо делать втихую, чтобы эти сумасшедшие не испортили нам праздника». И добавил с гордостью и стыдом, что, если Бинки узнает, где и когда будет свадьба, он устроит такую свалку — чертям станет тошно. Мистер Мейнард обещал держать все в тайне даже от собственного сына.

Когда они въехали в город, было уже довольно поздно, ибо Дуглас заезжал навестить приятеля-фермера, занимающегося разведением табака. Марта случайно взглянула в сторону клуба и увидела толпу, собравшуюся под ярко освещенными деревьями.

— Давай проедем мимо, — предложила она. Они так и сделали. — Что там происходит? — На тротуаре стояли боком три ящика, на них — трое мужчин. — Митинг под открытом небом? — заметила Марта.

— Банда психопатов, — иронически отозвался Дуглас.

Марта холодно спросила, что он видит плохого в митинге под открытым небом, но он нахмурился и ничего не ответил — вид у него был встревоженный. Проехав немного дальше, он остановил машину, и они высунулись в окно — луна светила ярко, и все было отлично видно. Толпа состояла сплошь из белых, и всего пять-шесть кафров стояли позади, чтобы можно было в любую минуту улизнуть, если к ним начнут приставать. А рядом выстроились полисмены — белые полисмены — и с интересом взирали на это, по их мнению, скандальное происшествие — так же, впрочем, как и большинство слушателей. Оратор был коренастый и плотный парень с растрепанной рыжей гривой; отдельные слова — он говорил с ирландским акцентом — долетали до Марты и ее спутника; Марта расслышала: «человечество», «втягивают в войну», «фашизм» — и взглянула на Дугласа, убежденная, что он взволнован не меньше ее. Но он напоминал чиновника, не знающего, как реагировать на совершенно новое для него явление. Митинг на открытом воздухе — это что-то необычное, не вполне законное и, следовательно, заслуживающее осуждения. Все очень просто. У Марты упало сердце при виде его хмурого, надутого лица. И она поспешила отвернуться от него. Уж очень красиво было зрелище: деревья блестели яркой зеленью, и казалось, будто смотришь на них сквозь толщу воды; они слегка шелестели в легком ветерке. А над головой тихо плыли озаренные луною облака. Свет падал на рыжую голову оратора, его глаза блестели. Марте трудно было разобрать, о чем он говорит. А говорил он о необходимости объединиться с Россией, чтобы разгромить Гитлера; слушатели молча, настороженно внимали ему: что ж, общественное мнение допускает такую возможность, но не одобряет ее. Тут Марта, вглядевшись в темноту позади трех людей, стоявших на ящиках, увидела Джосса, Солли и Джесмайн Коэн, а с ними были те, с кем Марта познакомилась, когда ездила к школьному директору пить чай. Среди них она увидела высокую стройную молодую женщину со светлыми косами, уложенными вокруг головы, как носят учительницы, и страстно позавидовала. Ей захотелось выйти из машины, подойти к Коэнам и остаться с ними. Желание это пробудилось в ней и тут же погасло — она устало пожала плечами: ведь пришлось бы все ломать, перестраивать всю свою жизнь. И Марта торопливо отвернулась, опасаясь, как бы Джосс и Солли не увидели ее, боясь, что они осудят Дугласа; а она хорошо представляла себе, каким тот им покажется. Тут она заметила, что Дуглас с холодной враждебностью смотрит на нее.