Дорис Лессинг - Марта Квест

Бинки несколько раз танцевал с Мартой — он был удивлен и зол, но тем не менее твердил, что она премилая детка, а потом вдруг заявил, что в воздухе, видно, носятся микробы женитьбы, все женятся, придется и ему пристроиться, пока его насильно не пристроили, — правда, теперь, когда Марта выбыла из игры, это уже неинтересно. И он горестно вздохнул — притом вполне искренне: он уже не был главою своего клуба и сознавал это.

В четыре часа утра вся компания отправилась в «Король клубов», а на заре вернулась к Мэтьюзам, и Марта с Дугласом, повалившись на диван, тут же заснули. Когда они проснулись, перед ними стояла Стелла с двумя чашками чая, прелестная в своей неряшливости: на ней был довольно засаленный красный шелковый халатик, темные блестящие полураспустившиеся косы рассыпались по плечам, точно у нерадивой школьницы. Она принялась подшучивать над любящей парой — ведь Дуглас и Марта спали друг к другу спиной и притом на расстоянии нескольких дюймов.

Дуглас заявил Стелле, что у нее грязный умишко. «Совсем как Донаван», — подумала Марта, замкнулась и стала задумчивой. Дуглас последовал за Стеллой на кухню, где они занялись приготовлением завтрака и флиртовали, пока Эндрю не разозлился. И Стелла тут же, точно по мановению волшебника, преобразилась в скромную, преданную жену, прислуживающую мужу и гостям. Она вышла к завтраку в белом полотняном платье — простеньком, как одежда медицинской сестры. Волосы ее были уложены вокруг хорошенькой головки. Она была так прелестна, что ни муж, ни Дуглас не могли глаз от нее отвести. Но Марта ничего этого не замечала, она была погружена в мрачные размышления. К счастью, завтракали поздно, и не успели они покончить с ним, как снова начались возлияния и Марта снова развеселилась.

Так продолжалось целую неделю. В конторе к Марте относились как к королеве: ей разрешалось приходить позже остальных, тратить по три часа на завтрак и даже не приходить совсем. Обе пары не расставались: Стелла с самым невозмутимым видом сразу взяла на себя роль покровительницы молодой четы, направляя их первые шаги по усыпанной цветами дороге к супружеству; а Дуглас с Мартой отнеслись к этому как к чему-то само собой разумеющемуся. И Марту закружил вихрь. Только по временам она приходила в себя и думала, что еще не поздно и надо, необходимо остановиться, а не скатываться безвольно по наклонной плоскости к браку; где-то в глубине души она была убеждена, что никогда не выйдет замуж, что еще успеет передумать. Но при одной мысли о том, что произойдет, если она возьмет свое слово назад, Марта вся холодела. Казалось, добрая половина города празднует ее свадьбу — она даже и не представляла себе, какой широкой известностью пользуется Дуглас. Спортивный клуб торжественно женил его, веселясь от души, но не без ехидства. «Волки» устраивали в честь его празднества и произносили тосты; не раз в течение вечера они толпой подбегали к нему и, несмотря на все его протесты, со смехом принимались качать, а Марта стояла рядом и смущенно улыбалась, говоря себе, что она, должно быть, какой-то урод, раз ей не нравится то, что все остальные считают таким занимательным и естественным. Смущал ее и сам Дуглас. Тот спокойный, серьезный, уравновешенный молодой человек, за которого Марта собиралась замуж, вдруг исчез — на какое-то время, во всяком случае. Дуглас кривлялся, как и все, с лица его не сходила победоносная улыбка, которая становилась еще шире, когда он входил куда-нибудь с Мартой, а к концу вечера он исчезал в толпе топочущих и орущих молодых людей, которые издавали нечленораздельное мычание, не зная, на что бы еще израсходовать свои силы.

— Бей, ломай, чтоб чертям стало тошно! — орали они.

А Марта думала о том, что уж очень все это странно: если эти оргии имели целью подстегнуть чувственность, а так оно и было, судя по многозначительным улыбкам, шуточкам и тем смущенным, горделивым и виноватым взглядам, какие Дуглас то и дело бросал на Марту, когда кто-нибудь из молодых людей отводил его в сторону и принимался поддразнивать, и за которые Марта старалась не возненавидеть его, — если целью всего этого было подстегнуть чувственность как таковую, то, очевидно, не следовало делать ее предметом общего внимания, ибо результат получался прямо противоположный. Когда будущие новобрачные возвращались после танцев полупьяные на квартиру к Мэтьюзам, им уже ни до чего не было дела; к тому же Дуглас вызывал у Марты такую неприязнь своими шуточками и видом победителя, что она, едва сдерживаясь, уверяла, будто устала, и он сразу засыпал, точно ему было все равно. Марта и в самом деле чувствовала все растущее отвращение к нему. Но, конечно, это утрясется после свадьбы. И странное дело: Марта, считавшая брачную церемонию чем-то совершенно ненужным, через что надо пройти лишь потому, что этого требует общество, сейчас мечтала о ней как о двери, которая, захлопнувшись за ними обоими, позволит им безмятежно наслаждаться романтической любовью; лежа из ночи в ночь рядом с Дугласом, она желала этой никому не нужной брачной церемонии так, как желала бы миссис Квест, окажись она на месте Марты. Но мысль эта, естественно, не могла прийти в голову Марте. Она думала о замужестве просто как о чем-то, что навсегда отделит ее от прежнего существования, причем так называемая «городская жизнь» останется позади, а жизнь эту, как ни странно, Марта уже начинала ненавидеть. И она с нетерпением ждала той минуты, когда «все это уже будет далеко позади».