Мари Осмундсен: Земные заботы [Сборник]

Мне незачем жить, сказала Карин по телефону, надеюсь, дети этого не слышали. Нет, пожалуй, она сказала, что у нее нет сил жить. Надеюсь, Енс не слышал. Он может услышать такое по телевизору, но от собственной матери… Вот если бы всех, кто надумал разводиться, подержать какое-то время в специальном лагере вместе с их детьми. Пусть бы мужчины жили отдельно от женщин и каждый день могли бы слушать, как их сотоварищи поносят своих жен за то, какими они были или какими не были, какие они плохие и как с ними невозможно жить; так же и жены пусть бы объяснили друг другу, какие плохие у них мужья и лучше утопиться, чем жить с ними. А по субботам родители могли бы встречаться с детьми и угощать их сосисками и мороженым. И пусть бы там устраивались многолюдные собрания, на которых любовники и любовницы отвечали бы со сцены на любые вопросы и объясняли свою точку зрения. И никаких государственных субсидий или коммунальных сборов, все должны оплачивать сами разводящиеся — стоит, наверное, чем-то пожертвовать ради того, чтобы освободиться от ведьмы жены или мерзавца мужа. И если после такого испытания они все-таки захотят развестись, никто не станет чинить им препятствий. Есть, правда, риск, что папы и мамы, вкусив прелесть свободы от заботы о детях, откажутся потом брать их к себе, это вполне возможно, я знаю.

Стуре нажарил картошки с мясом, на это он мастер, и теперь делает омлет. Он обжаривает его с обеих сторон. Ёран и Ингрид предпочитают жарить омлет с одной стороны, возможно, это интеллигентнее, но не так вкусно; я сегодня зла на всех и вся. Я быстро надеваю ночную рубашку, накидываю сверху халат и — как хорошо, мне останется только поужинать и почистить зубы. Мы выпиваем по рюмочке, и бутылка остается на столе — сегодня Гун к нам уже не спустится. Я спрашиваю у Стуре:

— Ради чего ты живешь?

Стуре перестает жевать и смотрит на меня, оторвавшись от своих мыслей.

— Это ты меня спрашиваешь?

— А кого же, здесь больше никого нет.

— Ради чего я живу? Именно я? Не знаю. А зачем тебе?

— Просто так. Сидела и думала об этом.

Стуре вопросительно поднимает глаза на потолок.

— Это она сказала, что ей незачем жить?

— Не только она. Карин тоже, и Бу.

— Н-да, — Стуре вздыхает. — Чуть что застопорилось, так им уже все кажется бессмысленным. Не знаю, ради чего я живу и нужно ли вообще жить ради чего-то. Никогда об этом не думал. Об этом размышляют, когда уже совсем не о чем думать. Пойду включу телевизор, принеси кофе в гостиную.

В вечерних новостях, как всегда показывают разных людей: и тех, которым есть ради чего жить, и тех, которым — нет. Каждый вечер мы видим на экране пылающий мир. Каждый вечер нас пронзает тревога, тревога за всех, но мы все-таки далеко от этих событий, а каково смотреть на это их участникам? Могут ли они вот так в халатиках пить кофе, как мы? Многотысячные демонстрации на улицах, бомбы, подложенные в автомобили, пожары, перепуганные окровавленные люди, бегущие с детьми на руках, где они проведут эту ночь? При Карле XII воевали благородно, а теперь действуют бандиты и наемные убийцы, молодые парни прячутся с гранатами и автоматами за углом. Потом они расходятся по домам, если только у них есть дом, или отправляются в свою компанию идеалистов, очень довольные, что им удалось убить гада капиталиста, который уже имеет столько, сколько, по их мнению, должны иметь все, и потому должен заплатить за это своей жизнью, или радуются, что им удалось спалить целый квартал, где живут люди, которые неправильно верят в Бога. С их точки зрения, это достаточный повод. А кто виноват с точки зрения Господа Бога? Он-то наверняка думает о нас, хотя мы имеем о нем весьма смутное представление, как о дедушке, которому нужны только псалмы повеселее, этакие песенки, про которые я уже не могу с уверенностью сказать, псалом это или шлягер. Но как же выдерживают они, эти бедные люди? Где они берут силы, чтобы жить? Уж если кто может сказать о себе, что ему незачем жить и что у него больше нет сил, так это они. И ведь действительно они не выдерживают, поэтому и бегут. Наш богатый мир полон бездомных.

— Ради чего я живу? — вдруг повторяет Стуре посреди программы. — Скорее всего, ради того, чтобы жить и выполнять то, что мне назначено. Большего, наверное, и нельзя желать? Жизнь сама все решает. Да-да, именно так, жизнь сама все решает.

Вечерние новости окончены, но мы не выключаем телевизор — хотим посмотреть передачу о рыбах Амазонки.

Рыбы очень красивые, как будто нарисованные, и птицы тоже. Но в джунглях скрывается целый оркестр, даже орган играет за лианами, не говоря уже о гитаристе, сидящем на дереве, и мы выключаем телевизор. Однако остаемся в гостиной. Гун бродит у себя наверху, и я напряженно вслушиваюсь, не упадет ли она — нет, как будто обошлось.