Иванна Жарова - Изамбар. История прямодушного гения

– Скажи, Доминик, ты мог бы пойти со мной туда, куда я отправлюсь сегодня?

Две пары глаз держали его на прицеле, птичьи и человеческие. Епископское молчание вытянулось в вертикальную плоскость, отгораживая его от задавшего вопрос. И вот уже перед ним зеркальная гладь и отраженный в ней образ. Новая капля падает в воду – образ расплывается и исчезает вместе с зеркалом. Исчезает и сама вода, превращаясь в туман.

Но нет, это дым! Густой, горький, удушливый дым. Он застилает всю поляну, ползет по траве, клубится до самого неба. Нет! Монсеньор Доминик уже видел это однажды – наяву! Он не хочет переживать снова ужас, в котором нет его вины. Ведь Изамбар сам сказал, что нет!

«Нет!!!» – кричит епископ, мечется, падает с постели и проваливается в серую пустоту, туда, где нет ничего, кроме давно остывшего пепла.

«Изамбар! – зовет он снова. – Изамбар! Спаси меня! Все, что угодно, только не оставляй меня здесь!»

«Доминик, ты пошел бы со мной?» – слышит епископ прекрасный, теплый голос, единственно родной во всем мире, голос, который любит, которому не хочет, не хочет, не хочет противиться!

Изамбар стоит у окна своей кельи, завороженно глядя, как падают в разлитую по садовой дорожке водную гладь редкие капли, как бегут круги, переливаясь всеми цветами радуги. Он стоит там и теперь, стоит и смотрит, как нежится на земле рассветное небо, сияя все ярче золотом и пурпуром зари, как рождается Вселенная, бесконечное множество миров, чутко слушает, как они начинают жить и звучать. Живые миры и встающее солнце отражаются в его зрачках. Душа его дивится и радуется. Как чиста омытая земля! Как легко дышать! Окно кельи выходит на восток. Изамбар стоит там всегда, и там всегда встает солнце. Он вечно созерцает рождение нового: нового дня, новых сфер, новой Вселенной. Созерцает и ждет Доминика. И с ним – его маленький пернатый страж.

«Изамбар! – говорит Доминик. – Я пойду с тобой».

И далеко-далеко, будто на другом конце земли, поет петух.

Повозка с осужденными со скрипом и грохотом катилась на рыночную площадь. Путь от тюремных ворот до места казни превратился для смертников в новую, но не последнюю пытку: после трех недель в застенках монсеньора Эстебана, кровавого долэнского епископа, каждый толчок повозки отдавался в раздробленных суставах резкой, пронзающей болью, а впереди обоих ждал огонь. У Доминика мутился разум. Он то и дело словно проваливался куда-то, а очнувшись через несколько мгновений, снова видел перед собой огромные черные глаза Изамбара, и каждый раз эти глаза давали ему новый глоток силы. Доминик мысленно благодарил Бога за то, что смерть не разлучит его с другом, но соединит еще крепче – они умрут вместе. И теперь их истерзанные тела лежали рядом, а глаза могли встречаться в любой миг. Доминик отчаянно боролся, то побеждая боль, то проигрывая ей свой разум и память. Он хотел быть с Изамбаром всем существом, каждый миг этого пути, так, как Изамбар был с ним. Там, куда проваливался Доминик, его подстерегали смутные тревоги и забытые детские страхи, принимавшие образы чудовищ, томление, одиночество… Но черные глаза сияли ясно, как путеводная звезда, согревали, как солнце, хранили, как талисман. В них было что-то поистине материнское, нерушимое, дающее покой, отвагу, мужество. Доминик смотрел в них, как припадает к родной земле воин, чтобы, поднявшись, бесстрашно ринуться в бой. В этих глазах жил неутомимый ум, свободный, не знающий уныния дух и что-то еще, чему Доминик никак не мог найти названия. Это оно питало его и укрепляло. Изамбар был моложе, тоньше и, казалось бы, гораздо мягче Доминика, но Доминик шел за ним как за учителем с самого начала и не познал на пути горечи разочарований, даже теперь, лежа с ним в этой повозке.

Повозка уже въезжала на площадь под приглушенный гомон толпы, когда Доминику вспомнилась их первая встреча. Это случилось здесь же, в Долэне, более десяти лет назад, еще при прежнем епископе. Доминик тогда всерьез думал о том, чтобы стать священником. Он приехал в столицу накануне и, переночевав на постоялом дворе, с утра пораньше отправился погулять по городу и хорошенько осмотреться. На улице, ведущей к Восточным воротам, навстречу ему попался хрупкий юноша в потрепанном дорожном плаще, залатанном цветными лоскутками. На плече у него висела котомка и неизвестный музыкальный инструмент в кожаном чехле. Взглянув в лицо юноши, Доминик не мог не заговорить с ним – слова сами слетели с языка, и спросил он у странного музыканта даже не имя.