Эмиль Брагинский - Тихие омуты

– Заместитель по пьянству? – инспектору была не чужда ирония.

– Нет, что вы! – воскликнул тот, кому не дали договорить.

Было ему уже за пятьдесят. На нем ладно сидел хороший костюм. Борода, усы и очки делали его чем-то похожим на Антона Павловича Чехова. Но не только внешность и высокий рост роднили «водителя» с классиком литературы. Как и Чехов, герой нашего повествования был доктором. Правда, в отличие от писателя он не сочинял пьес и рассказов, а только оперировал. Но в области хирургии он занимал, пожалуй, не менее значительное место, нежели Чехов в литературе.

– Нет, что вы, – повторил хирург. – Ваня – потрясающий талант. Сегодня он сделал операцию на позвоночнике, какую не делал еще никто в мире!

– И мы гуляем! – во всю ширь улыбнулся Ваня. Был он моложе шефа лет на двадцать.

– У нас уважительная причина! – с душой произнес старший по возрасту и внезапно рухнул перед инспектором на колени. – Голубчик, не обессудь!

«Голубчик» растерялся, потому что никто еще не вставал перед ним на колени. А Ваня кинулся поднимать шефа. Милиционер же неожиданно сказал коленопреклоненному:

– Я вас по телевизору видел. Вы знаменитый доктор, профессор... простите, фамилию запамятовал.

– Надо бы помнить его фамилию! – укоризненно произнес вдрабадан пьяный Ваня, который вместе с милиционером дружно ставил доктора на ноги. – Антон Михайлович не только профессор, но и академик. Директор клиники. И лауреат.

– Вспомнил! Вы – Каштанов.

– Молодец! – одобрил Ваня. – Это действительно сам Каштанов.

– А вас как зовут? – поинтересовался академик и лауреат.

Инспектор представился по полной форме:

– Лейтенант Николай Дементьев.

Женское лицо возникло в окне третьего этажа. Женщина внимательно посмотрела на то, что происходит внизу.

А внизу Каштанов раздухарился:

– Коля, пошли ко мне, продолжим! А тебе, Ваня, придется, уж прости, объявить выговор за незаконное и нетрезвое использование машины в личных целях.

– А кто приказ подпишет? – ухмыльнулся Ваня, он же Иван Павлович Минаев. – Вы же с сегодняшнего дня в отпуске.

Антон Михайлович Каштанов нашел решение:

– Сам и подпишешь. Ты ведь остаешься вместо меня. Пошли!

Антон Михайлович возвращался домой в дивном настроении. Он пел:

– Миллион, миллион, миллион алых роз...

Жена Каштанова, та самая женщина, что выглядывала из окошка, спустилась в лифте на первый этаж. Жене было около сорока. Даже ночью она была одета элегантно и отлично выглядела. Но при этом ее трясла злоба и от злобы бил озноб.

– Полюшко-Поле, это я с друзьями! – Муж обрадовался тому, что жена его ждет. – Опустошай холодильник.

– Ты почему не позвонил? – прокурорски спросила жена.

– Прости меня, я забыл. Понимаешь, Ваня сделал уникальную операцию. И мы отмечали это событие! – начал оправдываться Антон Михайлович.

– Но как ты мог не позвонить, я тут с ума схожу! Я обзвонила всех и вся! – В голосе супруги звучал металл.

– Поля, прости, я виноват! Но у меня сегодня праздник! Ну, забыл, понимаешь?..

– Я стою на лестнице четыре часа. У меня опухли ноги.

– Сейчас поставим компресс! – сердобольно предложил Ваня.

– Пошли вон, пьянчуги! – заорала жена.

Ваня и милиционер, понурившись, поплелись вон из подъезда.

– Ты оскорбила моих друзей! – возмутился Антон Михайлович.

– А ты... как ты мог не позвонить! – не унималась Полина Сергеевна. – Ты – эгоист, ты – изверг, ты – не мужчина!

И жена начала заталкивать доктора в лифт.

От обиды Каштанов заплакал:

– Тогда кто же я, по-твоему?

В лифте супруги молчали: жена от переполнявшей ее ярости, а муж от унижения и в знак протеста.

Войдя к себе в кабинет, насмерть разобиженный Каштанов, не раздеваясь, повалился на тахту. Перед тем как заснуть, он со слезами на глазах повторял оскорбительные слова Полины Сергеевны и пришел к окончательному выводу, что завтра же разведется с нею.

«К чертовой матери! – думал знаменитый хирург, который всю жизнь слышал от всех в свой адрес только добрые и благодарные слова. – За что?.. Что я сделал?.. Это несправедливо... так обозвать... Нет, с ней жить попросту невозможно... Утро начну с того, что объявлю ей о разводе... Надо же, сказать мне такие страшные слова...»

Мысли его путались, и бедолага так и уснул в костюме и в очках под непогашенной настольной лампой...

На следующее утро завтрак проходил в грозовом молчании. Полина Сергеевна привычно подавала овсяную кашу, кефир, кофе.