Дмитрий Быков - Эвакуатор

— А чего расходитесь-то? — спросила Катька.

— Да ну, бардак. Офицерье разбежалось все, а нам чего подыхать? Слышали, говорят, Москву взорвут. У нас один водила вчера в город ездил, говорит, правительство эвакуировалось уже.

— Звездеж, — сказала Катька. — Мы вчера из Москвы.

— Взяли бы, — просительно сказал солдатик. — Хорошая вещь, кирпичную стену за двести мэ пробивает. За пять штук отдам, серьезно.

— Нет, солдатик, — сказал Игорь. — Ты походи, поспрашивай, тут сейчас желающих полно.

— Ага, — сказал солдатик и побрел дальше.

— Так, — произнес Игорь, помолчав. — Ты уверена, что доберешься до города?

— Куда я денусь.

— Тут люди кругом всякие ходят…

— Им же не я нужна, им дачи нужны. Мой тебе совет, спрячь стрелялку.

— Я подумаю. Давай я все-таки довезу тебя до Москвы, а там сразу уеду к себе.

— Нет! — закричала она, и он отшатнулся. Она никогда на него не кричала. — Так я пойду сейчас лесом к электричке — и успокоюсь. А с тобой еще три часа буду мучиться. Пусти, я пошла.

— Да иди, — сказал он, — кто тебя держит.

Она подхватила рюкзак и быстро пошла к калитке.

Игорь Медников, 1975 г. р., программист, сидел на лавочке под березой и обсуждал сам с собою свои дальнейшие действия. Это был довольно высокий, худой мужчина типа «вечный юноша», лет тридцати с небольшим, с короткими светло-русыми волосами, высоким лбом и серыми, немного навыкате глазами. Нос у него был с горбинкой, рот мягкий, с пухлой нижней губой в мелких трещинках, плечи сутулые, особых примет никаких, кроме нескольких порезов на руках. Рядом с ним на скамейке лежало ружье, но Медников, разумеется, не имел в виду обратить его против себя. У него со вкусом все было в порядке.

За лесом слышался какой-то гул. Писатель-символист Андрей Светлый, проводивший в Тарасовке лето 1914 года, отчетливо слышал такой гул по ночам. Казалось, на Запад едут тысячи орудийных повозок, скрипят колеса, стонут раненые. Об этом он написал в журнале «Сивилла», за что его жестоко высмеял поэт-сатирик Саша Темный в стихотворении «Уховидец». Сейчас этот гул был еще отчетливей. Медников прислушался, различил скрип телег и стоны раненых, тряхнул головой и обозвал себя уховидцем.

Вариантов было много, их всегда много. Можно было пойти с убогим скарбом по окрестным селам и рассказывать детям сказки, как мечтал перед войной один сумасшедший. На даче вон целый ящик старых игрушек, среди них би-ба-бо, в детстве у нас тут был свой кукольный театр. Взять Петрушку, косолапого мишку, ежика, лису, круглого зверька неизвестного происхождения — и показывать сельским жителям веселые представления. Можно было какое-то время перекантоваться на даче, дядя Коля не даст пропасть. Можно было, наконец, взять лейку и улететь на Альфу Козерога. Чем черт не шутит, вдруг действительно летает.

На самом деле он, конечно, отлично представлял свои дальнейшие действия, только тянул время. Выждав ровно две минуты, он зачехлил ружье, быстро запер дом (надо будет заехать, забить окно в кухне — снегу нанесет), вышел за калитку, повесил на нее замок и пошел за Катькой в почтительном отдалении, чтобы она его не заметила. Отпускать ее одну совершенно не входило в его планы, приближаться — тем более. Это был не первый в его жизни случай неудавшейся эвакуации, он уже знал, как себя вести, как выходить из отчаяния, как отвыкать, как снова входить в колею. Рано или поздно должна была найтись та, которая сгодится для долгой и счастливой жизни на Альфе Козерога. Пока даже лучшая из земных женщин сгодилась только для того, чтобы все там испортить. Но это был не повод отпускать эту лучшую на станцию в одиночестве, без защиты, в трудный и опасный день. Он шел следом и видел, как метрах в пятистах впереди маячит ее красная куртка. Больше, слава Богу, на дороге никого не было. Только один кавказец встретился и взглянул со значением.

Интересно, ходят ли поезда. Скорее всего, не ходят, хотя далеко за лесом что-то пару раз простучало и прогудело. Может, товарняк, а может, симферопольский скорый. По вечерам они ходили с матерью махать поездам. Вечно он кому-то машет, а кто-то едет. Или наблюдает, как кто-то уходит навсегда.

Катька шла, не оглядываясь. Это хорошо. Если вдуматься, он ее уже почти не любил. У него это быстро проходило — как лампочку выключили. Если оказалась не та, нечего и мучиться. Та — не уйдет, а из-за не-тех переживать — никакой жизни не хватит.

Он шел сзади, не сокращая расстояния, по временам пристально оглядываясь вокруг. Так они вышли на бетонку, ведущую к станции. Выползло солнце, и от него стало еще неуютнее. В канавах по сторонам бетонки стыла темная вода.