Игорь Сахновский - Заговор ангелов

Спрашивается, кто первым рискнул прилепить к её имени прозвище la Loca? [6]И кто посмел бы сказать такое за её спиной, а потом в глаза, кроме обожаемого супруга? Авторство и первенство не вызывают никаких сомнений, это придумал Филипп Красивый. Умысел прозрачнее дырявого решета: как можно чаще и грубее возбуждать ревность Хуаны, доводя её до отчаянья. Пусть она сама докажет своё умопомешательство. После чего останется официально объявить королеву невменяемой и столковаться со стареющим тестем – по-хорошему или по-плохому.

Интрига почти удалась. Во всяком случае, миру был явлен едва ли не первый в истории прецедент, когда страсть и ревность юридически квалифицировались как изобличительные признаки безумия.

Вечерние увеселения во дворце стремительно перетекали в ночные оргии. Факельный чад и женские визги, телесные и винные испарения достигали таких концентраций, при которых просто слух и просто дыхание, казалось, были уже несовместимы с жизнью. Хуану, главную зрительницу этих потных празднеств, преследовало ощущение, будто она очутилась в чреве громадного ненасытного животного, где скользко ворочаются пахучие внутренности, где груды безвольных мятых плодов, истекающих соком, смешаны в кишечной тесноте с волосяным салом и бледными потрохами.

Вина Хуаны Безумной в том, что она не скрывала рвотного рефлекса. Для чуть большей сдержанности ей потребовалось бы в триста раз больше равнодушия.

В 1506-м, на последнем году супружества, муж всё чаще одаривал её побоями, называл бешеной сукой и запирал на ночь за стеной, пропускающей бодрые звуки из его спальни. Бешеная сука не переставала оправдывать своё прозвище.

В июне произошло событие, которое Филипп отпразднует как самую сладкую победу в своей жизни. На пьяных родственных посиделках он сумел спеться с Фердинандом – и в результате был подписан договор, фактически отнимающий власть у неразумной жены в пользу разумного мужа.

Лучше бы он ничего не праздновал.

Трудно отделаться от впечатления, что, сместив Хуану и забрав кастильскую корону, этот двадцативосьмилетний красавец сам себя приговорил. Лето 1506 года стало для него последним.

Смерть, которая случилась 25 сентября, была настолько молниеносной, что никто ничего не успел понять. Рассказывают, что 21-го или 22-го Филипп играл в мяч, потом, разгорячённый, изволил выпить ледяной воды. В итоге только это и было записано в хрониках. Менее достоверные источники намекают: на теле несчастного обнаружили свежие кровоточащие язвы. Версия убийства, в частности отравления, – не более чем версия. Тот факт, что Фердинанд Арагонский получил наибольшую политическую выгоду от смерти зятя, вернув себе регентство, ещё ничего не доказывает.

Так или иначе, Филипп умер – и теперь его тело полностью принадлежало вдове. Она вдруг взяла на себя роль собаки, стерегущей труп хозяина. Нормальная человеческая потребность как можно скорее похоронить мертвеца (из почтения, страха или брезгливости) у неё отсутствовала. Отныне Хуана будет твёрдо и последовательно удостоверять свой изгойский статус Безумной.

Кто-то пустил слух, что согласно тайному предсказанию Филипп должен воскреснуть через 14 лет. Вряд ли сама Хуана в это верила. Однако высокочтимый архиепископ Молинарский счёл нужным предупредить вдову: ни о каком воскрешении речи быть не может. Тем более что при вскрытии и бальзамировании у покойника вырезали сердце.

Хуана ответила холодно:

– А разве оно у него было?

Первый раз она приказала открыть гроб, когда тело находилось во временном склепе в Бургосе, спустя пять недель после кончины. Траурное свидание проходило без свидетелей.

Через шесть часов Хуана вышла к людям и объявила, что они с Филиппом отправляются в Торквемаду. (Можно было надеяться, что хотя бы таким путём прах постепенно доберётся до королевской усыпальницы в Гранаде.)

Пока свита готовилась к этому странному путешествию, Хуана Безумная снова изъявила желание увидеться с мужем. Гроб открыли второй раз. Второе свидание было менее продолжительным, и в тот же день королева зачем-то известила приближённых, что она снова беременна.

Процессия тронулась в путь ночью – и впоследствии передвигалась только по ночам, как того требовала Хуана. В хрониках сохранились её слова: «Бедной вдове, утратившей солнце своей души, незачем показываться людям при свете дня».

Ехали и шли по темноте изнурительно долго и медленно.

В дневное время траурный кортеж просто стоял под безучастным небом. Иногда устраивали привалы в монастырях, причем, по настоянию Хуаны, только в мужских. Один раз по ошибке вошли в женскую обитель, но тут же сбежали от святых сестёр как от чумы. К слову сказать, участники процессии, тихо проклинавшие свою умалишённую королеву, позднее благодарили её как спасительницу: сама того не ведая, она увела их от чумы, которая в те месяцы свирепствовала в Бургосе. Кто-то заявил даже: рука Божья отвела их от гибели с помощью Хуаны.