Виталий Кривенко - Тюрьма

Вдруг мы заметили, что за нашей машиной увязался УАЗик, и по всей вероятности ментовский. Нам ни чего не оставалось, как сваливать от ментов, останавливаться мы ни как не собирались. Хатаб даже предложил сбить этот УАЗик, рассуждая, "что у ментов есть привычка заскакивать на перёд, и перекрыв дорогу, пытаться остановить преследуемых". Мы с ним согласились, и договорились выскочить в степь, а когда менты попытаются заехать нам наперерез, долбануть их слегка по капоту, но надо было сделать так, чтоб сами менты не пострадали, иначе нам крышка.

Выскакивая на грейдерную дорогу, Хатаб не рассчитал скорость, ГАЗон перелетев через неё, залетел в какую-то канаву, и уткнулся передком в откос. Движок сразу заглох, и мы не успели опомниться, как менты похватав нас за шкварники, вытащили всех из кабины, и попинав немного, закинули в ментовский УАЗик.

Как после оказалось, водила со своим кентом «квасили» на веранде, и вдруг услышали, как завёлся ГАЗон. Водила выскочил из дома и запрыгнул на ходу в кузов, а его корешь вызвал ментов, а дальше случилось, то что случилось, мы оказались в ментуре.

На утро начались допросы, и как мы не отказывались по началу, вина наша была налицо, нас взяли с поличным при угоне. Мы не хотели брать на себя предыдущие угоны, но так как все мы были в ментуре по первому разу, нас просто подловили на элементарных ментовских штучках. Мы естественно давали показания в разнобой, так как договорённости между нами не было, и менты покололи нас, как орехи.

Через пару дней, меня, Хатаба и братана, выпустили под расписку, а Нурлик остался в КПЗ, он был, как бы рецидивист.

Дома конечно были крутые разборки, родители бегали по ментам, чтоб утрясти как-нибудь это дело, но ничего не выходило, слишком большой букет насобирали мы.

Много нам погулять на свободе не дали, и через пару дней забрали сначала Серёгу, а потом и меня с Хатабом.

Помню, как пришёл ко мне Хатаб, и говорит;

— Нас до суда не тронут, мой брат договорился с ментами.

Я в это не очень то верил, но в глубине души, надеждой всё же тешился.

У меня в сарае было вино, литров десять примерно, я натаскал его с работы. Мы пошли с Хатабом в сарай, заливать своё горе. Уже изрядно выпив, я увидел что по соседскому двору ходит какой-то мент, и говорю Хатабу:

— Готовься Хатабыч, по моему пришли по нашу душу.

Хатаб посмотрел и ответил:

— Да нет, не за нами, он же не у тебя во дворе а у соседа. И чего ты каждого мента шугаешься?

Я предложил:

— Давай выйдем и узнаем, всё равно, как говорят: "перед смертью не на дышишься".

Мы вышли из сарая, мент увидел нас, и сразу направился в нашу сторону, "ну вот и всё, приехали" — подумал я.

Мент начал говорить, — "что это не надолго, что подпишите одну бумагу и нас снова отпустят". Но мы прекрасно понимали, что это надолго.

Просим его, — "дай хоть собраться". Мент не стал возражать, и мы зашли ко мне домой, я дал Хатабу какое-то пальто, сам надел фуфайку.

Помню, натолкали в карманы какой-то дряни, навроде папирос, чеснока и ещё чего-то, пьяные были, как черти. Мент этот, еле нас выволок и усадил в мотоцикл, и мы укатили в ментовку. Туманно помню, с пьяну подписали какую-то бумагу, и как после окажется, это была санкция прокурора на наш арест.

И с этого момента началась у нас жизнь каторжанская.

Камеры в КПЗ были маленькие, примерно 2,5 метра в длину, и 2 метра в ширину.

В шаге от двери, начинался деревянный настил, или так называемые нары, между нарами и дверью стоял бак-выварка, под названием — «параша». Вонь от «параши» стояла страшная, воздух и без того был тяжёлый, из-за того, что каморка эта практически не проветривалась, да ещё эта "параша".

В каморке этой, имелось маленькое окошко под потолком, сантиметров 20 на 40, с решёткой и двумя железными сетками, и свет с наружи практически не проникал в камеру. В камере днём и ночью горела лампочка, которая находилась над дверью, глубоко в дырке, и была тоже отгорожена решеточкой, свет от неё был тусклым и в камере стоял полумрак, а от густого табачного дыма, в непроветриваемой камере, вообще стоял мрак.

Вдоль стены проходили две трубы 3–4 см диаметром, для так называемого обогрева камер в зимнее время. Толку от них было мало, поэтому зимой в камерах было холодно, а летом невыносимо душно.

Дверь была железная и массивная, с отверстием на уровне человеческого роста, для наблюдения за заключёнными, это отверстие называется — «волчок». Под «волчком» на уровне чуть выше пояса, находилась небольшая форточка, или как её называют — «кормушка», служит она для подачи пищи, а точнее «баланды», потому что пищей это назвать можно с большой натяжкой.