Кирилл Сафонов - День счастья – сегодня!

А с другой стороны, что можно было ждать от всей этой ситуации? Отец потерял то единственное, чем жил всю жизнь. И теперь этого не было. Я думаю, что отца тоже уже не было…

Если приходит время умирать мужчине, то женщина находит утешение в детях, дай Бог, чтобы они были, потому как для женщины главное – дети, а для мужчины, как это ни печально, – женщина, его женщина, его самка. Женщина живет ради детей, мужчина ради женщины. Парадокс? Нет. Это природа и ее законы. Именно поэтому инициаторами большинства разводов являются мужчины. Как только самец теряет интерес к самке, он автоматически теряет его и к детям. Вот такая вот стерва наша мать-природа. И все киндер-сюрпризы на Новый год и дни рождения оказываются в итоге обычным куском шоколада с пластмассовым сердцем внутри. Любви там нет, а души – тем более.

А потому мне было безумно жалко отца и безумно жалко себя.

Не раздеваясь, я прошел на кухню, где горел свет, и опустил все сумки на пол, после чего вернулся в прихожую и только тогда сбросил плащ и ботинки. Немного подумав, я повесил на вешалку и пиджак, предварительно вытащив из него сигареты и телефон.

Квартира. Простая двухкомнатная квартира, а сколько с ней связано. Я здесь родился, сделал первый шаг, сказал первое слово. Да что там говорить, здесь я провел большую часть моей жизни, и нигде я не чувствовал себя так спокойно, как здесь. Уютно и спокойно. Даже время здесь было какое-то другое, оно так же шло быстро или медленно, но все равно как-то по-особенному, по мне, так сказать.

И так, наверно, и должно быть. Родители создают для детей, а потом дети уже создают для своих детей. Для меня родители создали это, а я, в свою очередь, создал для… Да уж, это сложный вопрос.

Отец спал, я слышал его тяжелый храп, доносившийся из их с мамой комнаты. Осторожно закрыв дверь, ведущую в комнаты, я вернулся на кухню.

Весь стол на кухне был усыпан фотографиями матери, в основном черно-белыми. На них она была совсем молодой, веселой и красивой. Перед глазами почему-то сразу встала картина, как отец сидел здесь, смотрел их, пил «горькую» и наверняка плакал. На глаза мгновенно навернулись слезы. Что же все-таки будет дальше?

И в следующий момент мне стало так тяжело, я как будто впервые за последние несколько дней открыл глаза и стал видеть. Передо мной за секунды пронеслась вся моя жизнь: детство, юность, а потом… Я увидел, что осталось. А что осталось? А главное, надолго ли?

Не думая, я тут же налил себе полстакана отцовской водки и просто выплеснул ее себе внутрь так, как выплескивают какую-нибудь очень противную субстанцию в не менее противное помойное ведро, каковым я себя в данный момент и ощущал. Дернувшись, водка все-таки провалилась. Не ел ведь за целый день ничего, сейчас сразу развезет. А может, и к лучшему. И уже ощущая первые признаки опьянения, я принялся загружать содержимое сумок в холодильник, оставляя только те продукты, которые в скором времени понадобятся. На секунду прервавшись, я включил телевизор, висевший на пластмассовой ноге, – пусть себе балаболит, веселее как-то, не так противна эта тишина.

Закончив, я включил чайник и закурил. Сидя посреди кухни, я смотрел вокруг и вспоминал все то, что хранили в себе эти стены. Многое здесь я помнил с детства. Я всегда раньше удивлялся, почему родители не хотят не то чтобы переехать, а хотя бы сделать капитальный ремонт, снести полностью старое – навести новое. Правда, я постоянно этому удивлялся и перебрал массу причин: от проблемы денежной (хотя я предлагал полностью оплатить все расходы) до проблемы занятости. И в конце концов остановился просто на элементарной лени. А сейчас я понял – это все своего рода декорации их жизни. Как в театре. Их можно подкрасить, подделать, отремонтировать, но суть должна оставаться прежней, иначе они потеряют всякий смысл, а следовательно, смысл потеряет и все остальное.

– О! Илюха! Давно приехал? – раздался голос отца.

Вероятно, я снова очень глубоко нырнул в свои мысли и чувства, потому что совершенно не слышал, как он вошел.

– Здорово, батя, – сказал я, после чего встал и обнял отца. – Как ты?

Щурясь от яркого света, отец несколько не уклюже прошел мимо меня и сел на диван. Волосы его были растрепаны и сбиты куда-то в одну сторону, полоска черных усов как-то слишком сильно выделялась на фоне его бледного лица, отчего те казались ненастоящими. Зевнув, он хлопнул меня по колену, слегка улыбнулся и закурил (я протянул ему уже зажженную сигарету). Мы курили и молчали. Я встал, вытащил из шкафчика над раковиной второй стакан и поставил рядом с отцовским. Отец кивнул. Наполнив оба до половины, я снова уселся на стул.