Георгий Мантуров - Берлога

Минут несколько сидят, молча, дышат. Потом один не выдерживает:

– Ну, что? Дать что ли чуть?

И хотя, в парилке не стало ни на полградуса холоднее, второй нехотя, как бы сомневаясь, соглашается:

– Ну, давай. Дай маленько.

Из-под лавки извлекается шайка с заранее заваренными в кипятке травами и маленький медный ковшик на длинной деревянной ручке.

– Что у тебя там сегодня, – интересуется второй.

– Да чего только нет, – степенно отвечает первый, – мелисса, чабреца немного. Сейчас сам увидишь.

Он зачерпывает немного в ковш, внимательно следя, чтобы ничего постороннего не попало на раскаленные камни. Второй предусмотрительно спускается на один полок ниже, чтобы не обожгло паром.

– Вот так! – первый плещет содержимое ковша точно в самую середину кучи гранитных черных камней.

– Дзюч-ч, – откликается удивленная печка и издает шипение. Ковшик попал ей в самую середину каменки и достал аж до металла. Деревянная дверь парной на сантиметр приотворяется от избытка пара и вновь закрывается.

Пар становится на секунду видимым, но тут же рассеивается.

– Вот так! Еще разок! – следующий ковшик отправляется туда же, в самый центр, где горячее всего.

– Ну, и Бог Троицу любит! – последний ковшик пошел туда же.

Второй закрывает лицо ладонями, наклоняется от нестерпимого жара. Поддававший, однако, не сдается, наоборот, он снимает с бедер полотенце и начинает бешено махать им в воздухе под самым потолком, перемешивает слоями стоящий пар.

– Не боись! Сейчас осадочек дадим!

Второй при этом совсем ложится на нижний полок лицом вниз.

– Во-о-о! Пошел дух, пошел! – первый расстилает полотенце на раскалившийся средний полок и садится. По парилке разливается несказанный аромат, его еще невозможно вдыхать полной грудью, воздух слишком горяч и печет ноздри, но понемногу оба привыкают и тут только замечают, что с обоих пот уже течет ручьями.

Второй приподнимается, садится. В ход идет простая пластмассовая мыльница, оба скребут ее краями себя по малиновой коже, собирают пот. После каждого прохода на теле появляется светлая полоса, почти сухая, она на глазах розовеет, и на ней вновь быстро возникают маленькие капельки.

– Вот они, шлаки. Выходят, – глубокомысленно говорит первый. Второй молча кивает. Он слишком занят этим увлекательным делом.

Еще пару минут, и первый заход окончен. В мыльной их ждут две шайки с уже наведенной теплой водой – окатиться с головы до ног. Не душ – боже вас упаси! Только шайка, чтобы сразу с головы до ног!

А после первого раза слишком холодная вода и не нужна. Не готово еще тело к восторгу. Не раскалилось, а прогрелось только, да и спешить-то куда?

Отдохнуть после первого захода надо минут десять, не меньше. Походить по предбаннику, на весы встать, головой покачать, что Аришины пироги – вон как сразу на боках то отзываются. Потянуться, до хруста в косточках, расправить плечи и – айда второй раз!

Только недавно еще парилка Семеныча являла собой царство умиротворения и тихой неги. Сидели тогда мужики, привалившись спиной к стенке, прикрыв глаза, лениво перебрасываясь отдельными фразами, физически ощущая, как зимний озноб постепенно вытесняется из тела сухим банным жаром, начиная с шеи, плеч и дальше вниз до самых кончиков пальцев на ногах.

Сейчас в парной появилась деревянная, схваченная медными обручами кадка с запаренными в ней вениками. Веники разные, на любой вкус: березовые, дубовые, проложенные веточками эвкалипта, липы, можжевельника и еще бог знает какие.

Дубовые веники – широкие, разлапистые, чтобы лучше нагнетать жар, березовые поуже, но зато пахучие и целебные, не сравнить с дубовыми. Все веники не фирмой вязаны, а мастером настоящим: не легкие и не тяжелые, а по руке, ухватистые. Листочки на них расправились, залоснились, только вскинуть его над головой, потрясти, и – готов к делу!

Прощай, финская сухая сауна, скучно с тобой русскому человеку!

А ну, ковш из кадки, где лежали веники – на камни! Другой ковш – на стены! Сыро становится в парной, горячо! И сначала робко, потом все шибче зашлепали горячие влажные листья по голым телам. Через минуту ничего уже здесь не напоминает бывшее царство тихой неги: хлещут веники разом, хлещут вразнобой!

Уханье, кряхтенье, шипенье пара, стоны блаженства!

Вот один, обессилев, не выдержал, лег ничком на верхний полок, уткнулся лицом в душистые березовые листья. Второй, окунает свои оба веника в кадку и проводит ими, горячими и влажными товарищу по всему телу от затылка до пят. Затем поднимает оба веника и с торчащей вверх бородой на секунду становится похож на молящегося язычника. Он трясет вениками, набирает сверху жара, бешено крутит ими над малиновой спиной и, наконец, обрушивает их оба на лежащего!