Герман Садулаев - Бич Божий

Так Колька, сам того не зная, пошел против Божьего промысла. Ведь в небесной книге, если она не только о людях, но и о животных написана, сказано было, что щенок должен был умереть. Но Колька спас его тогда, и потом вставал на пути провидения.

Раз, когда собака была уже подростком, Колька зашел в дом наших соседей чаевничать, а пса оставил бегать на улице. У нас не город, у нас собакам в дом ход воспрещен. Каждый должен знать свое место.

А мальчишки устроили собачьи бои.

— Спорим, что твой Борзик не победит Колькиного пса!

— Да мой Борзик его на клочки порвет!

— А давай их стравим!

Стравили.

Борзик, молодой, но крупный пес дворянских кровей, с заметной примесью волчьего семени, науськанный хозяйским сыном, тем самым лопоухим Магомедом, набросился на приемыша и вмиг повалил его наземь. Тут бы и оставить, как обычно делают собаки, не дерущиеся до смерти, удовлетворяющиеся унижением побежденного. Но то ли приемыш сдаваться не хотел и хоть и визжал отчаянно, но продолжал кусаться, то ли в Борзике сбилась его собачья программа, а вспомнил он о своем волчьем происхождении, но стал Борзик рвать собаку Кольки в кровь и мясо. Уже и Магомед не натравливал, не кричал: “Хаец, фас!”, а вопил истошно: “Дадал, фу, оставь!”. Но Борзик не унимался.

Еще минута, и все было бы кончено. Но из дому выбежал Колька, ринулся на сцепившихся собак и, без страха отбросив голыми руками Борзика, поднял своего окровавленного любимца на руки. Приемыш скулил, скулил и сам Колька, да бросал злые взгляды на ребят. Потом удалился. И долго в село не заходил.

Он снова выходил пса.

Другой раз совхозный грузовик на повороте сшиб зазевавшегося приемыша, задев его бампером. И Колька опять лечил, опять спасал пса от смерти.

Но не жить ему было, не жить! Это же было ясно с самого начала. Не было приемыша в книге жизни, а была о нем строка в мертвой ведомости.

И приемыш все равно погиб.

Ядами, взятыми за маленькую денежку у завскладом Салмана, селяне травили хорьков, портивших огороды. Надо было приемышу начать охоту на хорьков! Он поймал и съел отравленного, вялого грызуна, и умер сам. Приемыш умирал долго, в мучениях. Агония длилась больше дня. Желтая пена хлопьями сыпалась из его пасти.

Когда тельце собаки остыло и закоченело, Колька появился на улице, неся его перед собой на руках. Собрались люди, и он сказал:

— Что же вы, ироды! Землю травите ядом, Божьих созданий губите! Горе тебе, Вавилон, блудница грешная!

Слезы текли по его небритым щекам.

Все думали, что Колька пса похоронит, но он оставил труп посредине улицы и ушел. Султан взял мертвого пса за заднюю ногу и закинул в мусорку.

А Колька стал пить. С тех пор пил беспробудно. И курил непрерывно ядреные папиросы без фильтра. Стал хуже всех бичей, вонючий и грязный.

На выпивку нужны постоянно деньги, и Колька стал у селян подворовывать. Сначала его журили только, помня прошлый духовный подвиг. Потом стали поколачивать. А скоро уже били всерьез, всем, что попадалось под руку. Но Колька не унимался. Воровал и пил. Пришлось его сдать в милицию.

Колька не выдержал заточения и сразу, от тоски и похмелья, помер, прямо в сельском КПЗ. Ненадолго пережив своего пса.

Его закопали без могил и обрядов, за оградой сельского кладбища. Мусульманином он так и не стал, а как отпевать по-русски, в нашем селе не знал почти никто. А если кто и знал — были ведь и русские в селе, — то не захотел связываться. Ближайшая церковь и православный священник были только в городе Грозном. Кому охота таскать тело бродяги? Тем более что и крест свой нательный серебряный Колька пропил.

На том история Кольки кончилась.

А началась другая история, которую я и не знаю, как объяснить.

Снова в канаве, за селом, щенилась сука. Было в помете четыре щенка, но трех из них собака сама съела. Остался только один щен, крупный, черный, с серыми подпалинами на боках. Все молоко матери досталось ему, и вырос он здоровым и злым.

В нашем селе, особенно на его окраинах, всегда жили бродячие псы. Изредка приезжали живодеры и их отлавливали в целях предотвращения распространения всякой заразы. Но настало время смерти большой страны, все службы захирели, включая санитарную, и черного пса никто не ловил. Он и вырос, роясь по помойкам, да давя потерявшихся кур. И дожил до смутного времени, когда ветер принес с севера сладкий запах пороха, вонь войны.

Одной ночью черный пес вышел на середину нашей улицы и громко завыл. Домашние собаки со дворов ответили ему заливистым лаем. Он повыл да и ускакал в лес.