Герман Садулаев - Бич Божий

Социальных предпосылок действительно не было. Напротив. Этим людям было нелегко, им приходилось прорываться против течения, сквозь плотные шеренги профкомов, домкомов и трудовых коллективов. Им было очень трудно. Требовалось большое упорство, чтобы стать бичом, в то время.

И все же они были.

Можно привести психиатрическое основание. Дромомания — известная и достаточно хорошо изученная болезнь. Ее симптомами являются тяга к бродяжничеству, склонность к антиобщественному образу жизни. “Им овладело беспокойство, охота к перемене мест”. Дромомания весьма распространена, но чаще всего не выходит за пределы акцентуации. На социально приемлемой форме дромомании — туризме — даже делаются деньги.

Все, на чем можно делать деньги, считается в свободном обществе социально приемлемым. Собственно, это и есть критерий социальной приемлемости.

Все, что никак не может быть приспособлено к извлечению прибыли, объявляется опасным отклонением и отвергается.

Покупая путевку на курорт с билетом на чартерный рейс, трансфером от аэропорта до гостиницы в две, три, четыре или пять звезд, мы получаем от общества лицензию на дромоманию и можем удовлетворить свою склонность к бродяжничеству в социально приемлемой форме. Только так это можно объяснить. Все эти сонмы отдыхающих, устремляющихся на время отпуска кто к теплым морям, а кто — в заснеженные горы.

Но я хотел рассказать совсем не об этом. Речь шла о бичах.

Что я знал о бичах тогда, в далекие восьмидесятые, будучи учащимся средней школы в селе Шали, пионером и активистом, юным интеллектуалом в далекой провинции Четвертой и последней Римской империи? Очень немного.

Я слышал в песне Высоцкого про “напарника, бича”, который посоветовал лирическому герою, тоже бичу, поехать на Вачу, золотые прииски, чтобы заработать денег на новую светлую жизнь. Помню еще статью в местной газете, где слово “бич” — в шутку, наверное, расшифровывалось как “бывший интеллигентный человек”.

Все это мало помогало мне понять социальную сущность явления. До сих пор не помогает. А с самим феноменом, в его физическом воплощении, я был знаком: бичами у нас называли работников, неофициально батрачивших в индивидуальных хозяйствах селян. Это были люди большей частью сильно пьющие, деградировавшие. Они работали за еду и кров — в сарае или старом коровнике. За водку. Реже за деньги, копеечные, на которые покупали ту же водку. Они копали огороды, чистили коровники от навоза, выполняли черную работу на стройке. Их вид был ужасен: немытые, небритые, со спутанными волосами, в обвисших лохмотьях. Их лица были красными с синевой от загара и алкоголя. От них разило отвратительной смесью псины и перегара.

Настоящие чандала, неприкасаемые.

Ни один из них не был чеченцем.

Никакая чеченская семья, даже бедная, вырождающаяся, не допустила бы такого падения и самого непутевого из своих отпрысков. Чеченцу, исполнившемуся решимости стать падшим бродягой, пришлось бы кроме профкомов и трудовых коллективов преодолеть еще одну преграду — семью и общину. Перешагнуть через этот барьер не удавалось никому. Были чеченцы пьющие, мало, но были. Их отправляли в ЛТП и иногда, если они умудрялись к тому же совершить противоправное деяние, в тюрьму. Но, вернувшись из ЛТП и тюрьмы, они снова попадали к себе домой, в семью, где их бранили и пытались перевоспитать, но на улицу не выкидывали. Ни один не становился бичом.

Бичами были люди, не помнящие родства. В большинстве своем русские.

Молодым чеченцам, если они не покидали родных сел, было трудно понять, что русские — культурная, свободная, великая нация. Русские, которых они видели, были опущенными бродягами, затюканными рабами.

Казаки, жившие по соседству с чеченцами, не в счет. Казаки не считались русскими. Их быт, обычаи, жизненные стратегии и поведенческие стереотипы были практически такими же, как у горских народов. Да и сами казаки относились к русским презрительно — называли их москалями, чалдонами и еще как-то, тоже оскорбительно. Сами казаки считали себя именно казаками, не русскими.

Старые чеченцы, помнившие войну и выселение, взглядов молодежи не разделяли. Они понимали, что огромной России достаточно неосторожно пошевелить мизинцем, чтобы гордый чеченский народ просто перестал существовать.

Но молодость не прислушивается к сединам. Это так, даже на Кавказе. И в девяностые чеченцам казалось, что никто не сможет им противостоять — во всяком случае, не тихие и забитые русские “мужики”. Наверное, думая о русских, они вспоминали бесправных бичей из своих сел.