Хорхе Борхес - Две памятные фантазии

Вы правы, Лумбейра. Есть чересчур строптивые натуры, которые предпочитают порцию небылиц, наводящих зевоту даже на Нунция, слушающего их в тысячный раз, дискуссии один на один о материях, которые я без колебаний отношу к самым высоким. Вы открываете рот, рискуя вывихнуть челюсть, чтобы облечь в слова ложный постулат о бессмертии краба, но прежде, чем вас опровергнут мухи, вы принуждены проглотить такую небылицу, что, услышав ее, вы больше не попадетесь на эту удочку. Есть люди, не умеющие слушать. Без шуток, дружище, если вы не будете меня торопить, то, пока я отправляю в рот еще один завтрак, я приведу вам наглядный пример, и если вы не упадете от удивления, то лишь потому, что вас легко обвести вокруг пальца. Как ни прискорбно это признать (я решаюсь говорить об этом, поскольку о вас можно сказать все, что угодно, но только не то, что вы не аргентинец), надо кричать, подобно отнятому от груди младенцу, который отступил в борьбе с глистами, что не способствовало ее благоприятному исходу. Судьбе было угодно, чтобы мой зять проник под защитой кумовства в Институт прогнозов «Ветеринария Диого» и с упорством заключенного пробил солидную брешь в стене молчания, которая вырастала всякий раз при одном только упоминании моего имени. Я всегда говорю Длинному Ленивцу (то есть Тигру Курии): кругом полно желчных типов, которые так перетирают грязные сплетни, что доводят до блеска слухи, прочно занимающие свою нишу рядом с историей Гигантского Броненосца, россказни, уже ставшие достоянием публики, – например, о возврате товара, к которому меня принудили после снятия ареста с партии тунца, или о той промашке со свидетельствами о смерти для Мафии Чики из Рафаэлы. Вот было время: достаточно мне было запустить мотор моего шестицилиндрового «чандлера», чтобы он явил полную картину разобранного будильника, и я хохотал до потери пломб над сельскими механиками, что слетались, словно мухи, тщетно надеясь привести в порядок мою телегу. В другой раз насмехались буксировщики, с головы до пят обливаясь потом, вытягивая меня из грязи, поскольку шоссе еще не было и в проекте. То бугры, то ямы, я мог тащиться восемьсот километров вкруговую, на что не соглашались остальные коллеги, вовсе не под предлогом участия в розыгрыше творений старика Паломеке. Поскольку я всегда был в авангарде прогресса, моей миссией было слегка прощупать рынок в интересах нашего нового отдела, который занимался свиной паршой – а она была не чем иным, как нашим старым знакомым, Расфасованным Порошком Тапиоки.

По причине загадочной вспышки энтероколита, истребившей множество свиней на юго-западе провинции Буэнос-Айрес, я должен был попрощаться с «чандлером», не доделав свои дела в Леубуко, и, затерявшись в толпе бесноватых, давших слово набить мне в глотку порошок тапиоки, смог примкнуть к одной бригаде ветеринаров и живым и невредимым добраться до пределов Пуана. Я всегда уверял, что размеры той области, где передовой человек – это дальновидный борец, дающий свинье лекарство и сбалансированный корм (скажем, Паршицид Диого и Витаминизированный Цементин Диого), поскольку он требуется для ее наивысшего воплощения в ветчину, свободную от жира и костей, на первый взгляд совершенно необъятны. Однако такое заявление ни за что не сможет вас обмануть, как какого-нибудь жалкого филистера, и вы мне поверите, если я нарисую вам самыми мрачными красками картину, которую в час, когда закат терялся среди жнивья, провинция преподнесла наблюдателю, удрученному омерзительным зловонием множества дохлых свиней.

Оказавшись на холоде, пробирающем до костей, к чему добавьте костюм из грубого льна, минус куртка, которую некий Дюрок-Джерси натянул на себя, хрипя в агонии, минус рабочий халат, который я уступил в обмен на перевозку моей персоны в деревенском грузовичке агенту мыловаренного завода Сильвейра, который наживался на скупке скелетного жира, я пробрался в пансион Гоувейя, где попросил хорошо разогретый завтрак, в ответ на что консьерж принес сифон с содовой водой (мотивируя это тем, что его гоняют уже девятый раз), температура которой оказалась гораздо ниже ожидаемой. На сердитых воду возят: я не стал заводиться, чтобы выведать у консьержа, который был одним из тех молчунов, что дай им волю – будут молотить языком почище взятой в рассрочку молотилки Диого, приблизительное время отправления первого товаропассажирского поезда до станции Лобос. Я уже настроился на каких-нибудь восемь часов смиренного ожидания, когда меня вынудил повернуться вполоборота сквозняк от двери, открывшейся, чтобы дать войти пузану Сампайо.