Игорь Журавель: Бессмертная традиция

– И ничего не остается? Никаких следов?

– Да что-то остается такое. Воспоминание о чем-то светлом. Под боярой особенно когда.

– Давай проэксперементируем, – предлагает Генрих.

Они идут в круглосуточную аптеку и заказывают несколько фанфуриков настойки боярышника. Возвращаются на скамейку, некоторое время молча пьют, глядя на звезды. Генрих любит пить вот так, спокойно, без лишнего шума. Еще со студенческих лет, когда он с недоумением взирал на беснующихся сокурсников. Особенно его изумляли идиотские игры, вроде расставить стопки по ступеням и подниматься, выпивая. Это напоминало японскую легенду о том, как бог ветра убил чудовище, выставив для него на постаментах выпивку, а затем отрубив все восемь голов. Генрих не хотел повторить судьбу чудовища, а ведь у него было даже не восемь голов, а всего одна.

Синхронно, не сговариваясь, они поднимаются и шагают в сторону станции метро. У входа в подземку встречают пожилого бородатого мужика, который бьет бутылкой из-под пива в огромную, величиной с бубен, консервную банку и поет “we will, we will rock you”. Они знакомятся, мужик представляется Никодимом. Все берут по пиву, пьют, разговаривая о древнем рок-н-ролле. Затем Никодим возобновляет “концерт” и ведет их за собой.

Компания подходит ко входу в подвал старого полуразрушенного здания. В таких обычно нет ничего, кроме мусора. Иногда там живут бомжи. Они спускаются и входят внутрь. Там их ожидает огромный ярко освещенный зал. Сбоку стоит стол с обильными закусками. По залу вальсируют пары. Все веселы и пьяны. Генрих вспоминает истории о холмах, входя внутрь которых люди попадали в мир фэйри.

– Вот оно, – говорит Михалыч. Вот сюда-то я регулярно под боярой и забредаю. Хорошо здесь. Жаль только, что назавтра опять нихуя помнить не буду.

Генрих понимает, что ничего не помнить на утро – не худший из возможных исходов. Некоторые как раз все помнят, вот только “завтра” у них наступает лет эдак через сто-двести. И они сходят с ума, будучи вброшенными в совершенно чуждый дискурс.

5

Исчезающие квартиры, загадочные наблюдатели, разгуливающие по городу мантикоры и единороги, открытые магические стычки на улицах. Человека начала XXI века подобное повергло бы в шок и заставило задуматься о собственной психической адекватности. В наши дни это воспринимается не то чтобы как должное, но как-то спокойнее. Мир изменился. Сдвинулся, как писал классик американской литературы Стивен Кинг.

Еще в XX веке установленный между жителями земли Договор, обеспечивающий размеренную обывательскую жизнь во вселенной со стабильными физическими законами, стал рушиться. Принципы, на которых был выстроен это мир, уничтожались один за другим. Началось все с иллюзии полезного труда. Люди в основной массе еще долго продолжали по инерции рвать жопу на работе и лихорадочно пытаться сделать все в установленный ограниченный срок. Но к некоторым стало приходить понимание того, что в мире практически нет ничего срочного. Существовали отдельные профессии – врачи, спасатели – в деятельности которых промедление действительно было смерти подобно. Для всех же остальных темп работ не имел не то что глобального цивилизационного, но и вообще никакого значения. Ну, какая, блядь, разница, сделаешь ты сто гаек на заводе или сто двадцать? Или не сделаешь вообще ни одной? Цивилизация от этого не рухнет. И вообще мало кто пострадает. Разве что хозяин завода получит немного меньше денег, но деньги – вещь виртуальная, чистый вымысел.

Далее в тартарары последовала так называемая “научная картина мира". С введением всеобщего образования и, позднее, изобретением Интернета, люди получили доступ к практически неограниченному количеству информации разного рода. Это привело к забавному парадоксу. Значительная часть общества отвергла официальную науку, причем различные группы – по прямо противоположным причинам. Более глупое большинство – из-за недостатка понимания. По их мнению, ученые занимались непонятной и никому не нужной поебенью абсолютно без толку, расходуя на это неоправданно большие суммы. В случае же интеллектуального меньшинства причиной послужил переизбыток понимания. Интеллектуалы осознали, что наука не в состоянии дать полного описания мира, а просто занимается разработкой моделей, более или менее точно описывающих частные регулярно повторяющиеся явления. В этом плане был куда привлекательней, скажем, дзен-буддизм, позволяющий без закупки дорогостоящего оборудования и штудирования тысяч фолиантов понять абсолютно все.