Тонино Бенаквиста - Мясорубка для маленьких девочек

— Ладно, я готов признать, что сегодня вечером здесь собрались все типичные представители нашего злополучного мира, сомнительная смесь надежды и отчаяния. Но вы забыли о связующем элементе — о стремлении, которое глубоко сидит в каждом из нас: это стремление добиться хотя бы чего-то малого. Ибо человек довольствуется малым потому, что большее и лучшее в данный момент ему недоступно. Бесполезно читать мораль этим двум панкам или запрещать этому пьянчуге дуть пиво. Бесполезно толкать эту парочку к разводу, а бабнику и его добыче мешать прожить завтрашний день в одиночестве. Или, например, национализировать это кафе, отобрав его у хозяина. Но кто знает, может быть, завтра…

Максимилиан прерывает мою речь хихиканьем. Я чувствую, что меня ждет горькая отповедь.

— А вы очень изменились, Жорж… Сильно изменились.

Это правда, я сильно изменился с той славной поры.

Мне вспоминаются баррикады и наша дружба, которой нынче исполнилось двадцать пять лет (господи, как время бежит!). Я мечтал о мечтателях у власти, а он запрещал запрещать. Он умел говорить, я умел сражаться. Он разводил теории, я добивался соглашений. Он эстетствовал, я читал проповеди хозяевам шикарных ресторанов, предварительно набив себе брюхо. Он хранил революцию в сердце, а я в горсти. Он призывал, с высоты своих идеалов, рубить головы, а я тешил себя, разбивая некоторые из них. Между нами уже тогда возникли разногласия, но наша мечта свергнуть существующий порядок превосходила все остальное.

А сегодня…

Сегодня я все еще обращаюсь к нему на «вы»: в этом пункте Максимилиан всегда был непреклонен.

— Мой бедный Жорж, я выражусь иначе: на самом деле вы нисколько не изменились. Все так же любите хвататься за соломинку и прибегать к компромиссам. А ведь вам хорошо известно, что я использую компромиссы только для компрометации. За все прошедшие годы мне так и не удалось определить, кто из нас двоих больше любит человечество. Вполне вероятно, что это именно вы, с вашими расчетами, вашим всепрощением, вашими подходцами.

— А может быть, как раз наоборот. У вас хватает сил оставаться цельной личностью.

Несгибаемым. Я всегда завидовал вашей чистоте помыслов, всегда надеялся, что они принесут реальные плоды…

Он сглотнул с таким трудом, словно у него болело горло. Его худоба и серый цвет лица говорят о том, что он полностью презрел заботу о материальной стороне жизни. Пятнистая кожа придает его взгляду дополнительную едкость. Подумать только: в те времена девчонкам это нравилось…

Будь я тогдашней студенточкой, я бы все позабыл ради его ораторского таланта, его магнетизма, его блестящей риторики, способной зажечь битком набитый лекционный зал. Сам не знаю, почему я до сих пор люблю этого парня. Ну а он — любил ли он меня когда-нибудь?

Состроив брезгливую гримасу, он тычет пальцем в посетителей кафе. Такое впечатление, будто он сейчас начнет метать в них отравленные стрелы.

— Смотрите на них… Смотрите… Какое убожество, какие ничтожные людишки! Просто тошнит.

Да, пока я сидел спиной к залу, обстановка и в самом деле изменилась. Вечерний театрик вознамерился разыграть перед нами социальную драму. Никогда больше не приглашу Максимилиана в такое место. Взбудораженные панки решили в свой черед воспользоваться своими священными правами клиентов. Хозяин знает, что они не уходят, желая поиздеваться над ним. Бабник бросает на эту парочку юных кретинов взгляды, исполненные презрения, в надежде восхитить своим мужеством девицу, которую он соблазняет. Но, похоже, ей на это глубоко наплевать. Парочка в углу с тревогой поглядывает на хозяина, женщина явно боится назревающего скандала.

— И все это в каком-то смысле дело ваших рук, — провозглашает Максимилиан.

На этот раз он явно перехватил, мой соратник по борьбе. В тот миг когда я открываю рот, чтобы обругать его, он испуганно смотрит мимо меня, снова указывая куда-то в зал. Что делать — обругать его или обернуться?

Ну так я и думал: один из панков вылил свое пиво на голову фанфарона-бабника. Самое страшное унижение в глазах девушки, которую тот собирался обольстить. Одним прыжком он вскакивает на ноги и роется в кармане куртки с криком:

— Ах ты сукин сын!

Его прерывает хриплый бас хозяина:

— А ну мотайте все вон отсюда!

Максимилиан с отвращением откашливается. Он не переносит жестокости. Никогда ее не переносил. Я должен вмешаться. Женщина в дальнем углу пытается увести мужа, но тот удерживает ее, положив руку на плечо.