Тонино Бенаквиста: Укусы рассвета

— Где спать будем?

— Откуда я знаю.

— Мне есть хочется.

— Ты невыносим, Антуан!

Перегнувшись через парапет фонтана, я отыскал в зеркале воды свое лицо, украшенное мыльной пеной. Потом сполоснул бритву; вода замутилась, и отражение исчезло. Мистер Лоуренс, разлегшийся на скамье, явно предпочитал освежаться, обмахиваясь своей книжицей «Правила дипломатического протокола», нежели отвечать на мои вопросы.

— Мы греемся на солнышке в саду Тюильри, ближайшая ночь обещает массу приятностей. Так какого хрена ты отравляешь нам обоим настроение вместо того, чтобы любоваться загорающими девушками? Вспомни, Антуан, сколько мы ждали этого июня.

Закончив брить левую щеку, я окунул голову в воду и потер лицо, проклиная в душе всех тех, у кого не растет борода, как, например, у мистера Лоуренса.

Эх, было бы у меня лишних сорок франков — я бы давно бросил здесь мистера Лоуренса с его томными манерами, идиотской беспечностью и извращенной любовью к пустому безделью. Да, бросил бы и свалил в кино. После чего почувствовал бы себя возродившимся к новой жизни и готовым встретить вечер со всеми его сюрпризами. Но сорок франков — это два сэндвича с сосисками-мергез. Или три часа сидения в кафе. Или треть стоимости номера в отеле «Жерсуа дю Карро дю Тампль». Или проезд ночью на такси через три парижских округа. Или телефонная карточка на полсотни единиц. Или дорога в один конец в Фонтенбло, к моей сестре — в случае полного облома. Или стирка белья на двоих в прачечной-самообслуживания. Или же запас сигарет до конца недели. А еще на них можно купить тюбик пены и одноразовый станок для бритья.

Ну почему я, в отличие от моего напарника, не способен наслаждаться солнышком и теплым ветерком, нежным журчанием воды, неспешными прогулками по улицам, чтением газеты, забытой кем-то на скамейке? Я спрашиваю у молодых туристов, зачарованно созерцающих обелиск на площади Согласия, который час. Они отвечают по-английски. Мне вдруг приходит в голову мысль: сколько бы я мог показать им в Париже мест, не значащихся в путеводителях! Панорамы, никогда не попадавшие в объективы фотографов-туристов, «знойные» аллеи вдали от «горячих» кварталов, безвестные смешные закоулки, будничные улицы, о которых можно мечтать в изгнании, но не заслуживающие никакого интереса, пока вы здесь, вечные бистро, бурлящие перекрестки, бульвары с их дурацкими легендами.

— Seven p. m. note 1

Ага, значит, мы уже перевалили на другую половину суток. В тот странный промежуток времени, что зовется вечером и начинается, как только ты этого возжелаешь. И где ничего уже не получишь за сорок франков: либо все на халяву, либо слишком дорого, чтобы снизойти до платы.

— За работу, мистер Лоуренс! Надо пошевеливаться, если мы хотим приласкать сегодня «Вдовушку Клико».

Он терпеть не может, когда я величаю его мистером Лоуренсом, но мне кажется, что это прозвище подходит ему куда больше, чем банальное имечко Бертран. Уходя из Тюильри, он специально делает небольшой крюк, чтобы шлепнуть по бронзовым сиськам присевшую женщину Майоля. Он клялся мне, что как-то ночью, оставшись бесприютным, перелез через решетку, чтобы заснуть, прильнув к этой статуе и положив голову ей на колени. Но я так и не поверил. Я улыбаюсь при мысли, что нынче только вторник Неделя, можно сказать, еще и не почата.

— Ты Этьену звонил? — спрашиваю я.

— Он куда-то торопился, спросил, где встретимся, чтобы спланировать вечер. Договорились через полчасика в кафе «Модерн».

— В кафе «Модерн»? На улице Фонтен? Ты что, шутишь?

— Ну, это первое, что пришло мне в голову.

— А получше тебе в голову ничего не пришло, идиот несчастный? Ты забыл, что мы у них в черном списке?

Парень, работающий на face-контроле в кафе «Модерн», ненавидит нас лютой ненавистью — с того самого вечера, как его взяли туда вышибалой, а мы решили проникнуть внутрь, выдав себя за журналистов. Мне тогда пришла в голову богатая мысль: якобы мы задумали серию фотопортретов и статей об охранниках, силачах и великих физиономистах, фильтрующих посетителей при входе в night-клубы. Вышибала, соблазнившись газетной славой, радушно распахнул перед нами двери своего заведения, и все шло прекрасно, пока кто-то из его дружков не вправил ему мозги: «Зачем ты впустил сюда этих ублюдков? Да они же поимели тебя, Жерар! Один ты, видать, их еще не знаешь!» С тех пор Жерар навсегда запечатлел в памяти наши физиономии. Особенно мою.