Том Роббинс - Сонные глазки и пижама в лягушечку

Так или иначе, отвлеченный разговор о деньгах вас воодушевил. Белфорд чуть было не услышал краткую теорию «экономической быстрины» в переложении Гвендолин Мати: что происходит, когда бурный поток концентрированного богатства вливается в гнилое болото нищеты, и почему в этой ситуации средний класс должен изо всех сил грести на стремнину – но тут «линкольн» затормозил, и его водитель на деле окунулся в неприглядное болото реальной уличной бедности.

Вы поцеловали кончики своих пальцев (это вовсе не трудно, когда ногти сгрызены до мяса) и прикоснулись к разбитой губе Белфорда. Какого цвета были полоски на том злосчастном молоте? Никто не заметил? Доведется ли этому молоту вновь ударить по мячу солнечным воскресным днем, когда почтальон и его жена, счастливые и примиренные, пригласят друзей и родственников на партию в крокет, а на соседней улице, вцепившись в руль припаркованной машины, будет следить за ними разгневанный любовник в темных очках, и на вершине кедра, поблескивая тусклыми угольками маленьких глаз и бесшумно ловя блох ловкими воровскими пальцами, затаится беглая обезьяна?

Белфорду, наверное, было бы интересно узнать о неожиданно полученном намеке на предполагаемое укрытие Андрэ (что это – предчувствие или результат разлагающего влияния Кью-Джо?), но любимый так поглощен утешением несчастных бомжей, словно те – его младшие племянники, и вы предпочитаете тихо улизнуть из машины и свернуть на Юнион-стрит в надежде добавить к унылой мозаике судьбы очередную потертую стекляшку.

Электронное табло рядом с «Быком и медведем» сообщает: температура +10 °C, время – ровно полночь. Полночь… Летучий удар, куранты суеверия. Пульсирующий миг, когда монотонное тиканье дневной суеты сменяется хриплой трелью саксофона, манящей и угрожающей. Полночь. Черная опухоль на циферблате; каждые двадцать четыре часа нужно делать биопсию, чтобы определить, не превратилась ли она в злокачественную.

Приветливый Сол Финкельштейн стоит на Шестой авеню перед входом в ресторан «Бык и медведь» в компании еще более приветливого Фила Крэддока. Теперь понятно, почему они не подходили к телефону. Непонятно другое: зачем им торчать на холодном ночном ветру? По крайней мере ни один из них не воет на луну.

Ну и чудесно! Значит, не надо заходить в ресторан, дышать табачным дымом, говорить с Познером, а тем более с этим уродом Ларри Как-его-там, умеющим внедряться в мочевой пузырь, чтобы всякий раз, когда девушка, извините за вульгарность, присядет пописать, его трехмерный образ вылезал у нее между колен.

– Привет, парни!

Фил молча кивает; Сол вообще не поворачивает головы. Хм, странно… Хотя, с другой стороны, они оба уже здорово пьяны.

– Слушайте, я весь вечер просидела за компьютером, – лжете вы. – Пробовала найти корреляцию между статистическими колебаниями рынка и уровнем дефицита, чтобы составить стратегию на период восстановления. Сидела-сидела и так заработалась, что даже пропустила закрытие «Никкея»! Представляете? Вы не могли бы…

– Сколько лет ты в этом бизнесе? – прерывает Фил.

– Я? Сколько лет?

– Угу.

– Четыре года.

Фил улыбается, Сол закатывает глаза.

– Сначала проводишь на рынке четыре года и думаешь, что ты ас. А потом проходит еще двадцать лет, и понимаешь, что на самом деле ни черта не знаешь. Верно, Сол?

– Угу. И уже ни черта не узнаешь.

Что значат эти слова? Может, это говорит виски, великий чревовещатель? Вы через силу улыбаетесь:

– Спасибо, я учту. И все же на какой отметке…

– Я вот что тебе скажу, малышка. Мы с Солом – единственные из всей фирмы, кто еще может тебя терпеть.

– Точно, – кивает Сол, впервые за весь разговор глядя вам в лицо. – И это при том, что мы тебя ненавидим.

Вы быстро идете прочь – губы трясутся, веки хлопают по макушке каждую вылезающую слезинку, – а сзади раздается голос Энн Луиз:

– Давай-давай, беги. Далеко не убежишь!

Забившись в «порше», сгорбившись, как мешок с котятами, вы рыдаете до тех пор, пока уже не можете больше рыдать. А потом рыдаете еще немного. Так обильно вы не плакали с тех пор, как умерла мать. Даже отказы из Гарварда и Уортона не выжали столько слез. Наконец вы приходите в себя, заводите машину и, визжа покрышками, покидаете стоянку – салфетка прижата к носу, распухшие глаза щурятся на дорогу, – прямиком домой, никаких обезьян. Обойдется любимый!

Войдя в квартиру, вы все же звоните Белфорду – а то приедет к месту встречи, начнет волноваться, звонить, застанет врасплох, почувствует боль в голосе… Трубку снимает автоответчик, как и следовало ожидать. Скоро даже для ответов на зов природы создадут автоответчик. А пока все надо делать вживую. Вы оттягиваете неприятный момент: чистите зубы, мажете кремом лицо – и наконец присаживаетесь на унитаз, чтобы последний раз за сегодняшний день вызвонить из фаянса проклятое имя. Только что из Тимбукту.