Том Роббинс - Сонные глазки и пижама в лягушечку

– А теперь, теперь что ты делаешь? – спрашивает Белфорд.

Не отвечая, вы выскальзываете из машины и распахиваете заднюю дверь.

– Андрэ, пойдем! Пойдем с тетушкой Гвен! Сейчас мы повеселимся.

Схватив обезьяну за лапу, вы увлекаете ее на улицу. Оранжевые глаза Андрэ буквально приклеены к пакету со сладостями.

– Нельзя, Андрэ, еще не время. Потерпи! А ты что сидишь, Белфорд? Иди-ка сюда. Я помню, ты рассказывал, как работал Конго, но я уже не помню деталей.

Вы переводите Андрэ через пустынную улицу. Потрясенный Белфорд нагоняет вас у подножия пожарной лестницы, нижняя ступенька которой на целый ярд выше вашей головы.

– Эй, какого ч-ч?…

Продемонстрировав животному свежеокрашенный наконечник, вы указываете вверх, на пожарную лестницу. Потом предлагаете ему эскимо, а когда он протягивает руку, прячете назад в пакет. И снова показываете на пожарную лестницу. Андрэ ждет. Вы вкладываете ему в руку наконечник от клизмы. Какие у него пальцы! Маленькие, живые, сильные…

– Белфорд, не стой, помоги мне! Надо подсадить его на лестницу.

Белфорд смятен и ошарашен.

– Ты что, с ума сошла?! Ты что собираешься делать?

Ваш тоненький сладенький девичий голосок похож на голос клубничного пирога:

– Я хочу, чтобы Андрэ забрался в пентхаус и кое-что принес.

– Да никогда! Ты в своем уме?! А ну-ка вернись в машину!

– Спокойно, не нервничай. Это просто розыгрыш.

– Какой еще розыгрыш?

– Смешной и безобидный. Мне надо, чтобы Андрэ принес наконечник для клизмы.

Вы снова достаете сладости, суете их обезьяне под нос и убираете в пакет. Остается надеяться, что ваш гипотетический жених в угаре беготни по Сан-Франциско пропустил сообщения о природе метода доктора Ямагучи.

– Но зачем? Зачем тебе какой-то… Это что, дурацкая игра в холодно-горячо? – Белфорд, несмотря на сильнейшее потрясение, изо всех сил пытается найти оправдание вашим действиям.

– Я же говорю: розыгрыш.

– Но кого ты разыгрываешь?

– Одного знакомого.

– Мистера Искателя Приключений?

– В общем, да. Можешь называть его так, если хочешь. Завтра утром он улетает из Америки, помнишь? Ну вот, я хочу его немного разыграть.

– Только не впутывай сюда Андрэ!

– Но, милый…

– Если желаешь обмениваться пошлыми туалетными шуточками со своим… дружком – пожалуйста, кто запрещает! Но Андрэ впутывать не смей!! Он этим больше не занимается!

– Да ладно тебе, Белфорд! Это просто кусок резины.

Вы постукиваете обгрызенным ногтем по наконечнику, зажатому в обезьяньей лапке. И опять указываете на пожарную лестницу. Андрэ задирает голову.

– Не важно. Клизма или бриллиант – все равно воровство. У меня годы ушли, чтобы отучить невинное животное от дурных привычек, вколоченных грязным преступником! И я не позволю его снова испортить! Андрэ, иди сюда!

Белфорд тянется к своему питомцу, но обезьяна уворачивается от лопатообразных ладоней, запрыгивает вам на плечи и, больно толкнувшись в шею, пружиной взлетает вверх, на пожарную лестницу.

– Стой! – кричит Белфорд. – Андрэ, вернись!

– Тише, ты весь отель разбудишь.

– Разбужу, да! Весь этот дурацкий отель!!! И полицию позову, если ты не прекратишь эту гнусность! Андрэ!

Обезьяна сидит на нижней ступеньке и не движется. Вы потираете растянутую шею. Белфорд распадается прямо на глазах, как двойной торнадо.

– Все, я зову на помощь… Помогите!!!

С инстинктивной ловкостью бывалого ковбоя вы выхватываете из сумочки газовый баллончик. Рассудок еще не успевает подтянуть штаны, а ваша недрогнувшая рука уже наставляет оружие в лицо Белфорда.

– Еще один звук, и я превращу тебя в амебу! В чертово желе! Я не шучу, Белфорд.

Луна зашла; Терри-авеню чернеет, как река. Ночь столь тиха, что слышен стук собственного сердца и шум воздуха, запертого в легких Белфорда. Вы оба стоите неподвижно, будто загипнотизированные раскатом магического грома. Изумление в глазах Белфорда медленно превращается в разочарование и муку. Если бы не шум крови в висках, вы бы, наверное, услышали, как рвется его сердце. Мелькает быстрая мысль: он может убить одним ударом, вы даже клапан нажать не успеете.

– Этот газ медведя вырубает, – предупреждаете вы.

Но Белфорд не собирается вас бить. Его руки болтаются, как сломанные марионетки; дыхание булькает, как каша в горшочке. Он начинает медленно мотать головой, и с каждым махом выражение боли на лице углубляется, как хирургический надрез.

Ваша рука опускается – медленно, безвольно… Пальцы разжимаются, баллончик падает на тротуар и, позвякивая, укатывается в сточную канаву.