Том Роббинс - Сонные глазки и пижама в лягушечку

– Уличная феня, – говорит он. – Лягушачьи шкурки значит деньги. Доллары.

Заметив ваше облегчение, Фредди радуется. А Белфорд, наоборот, мрачнеет.

Какое-то время вся компания, включая Андрэ, хранит молчание. Потом вы смотрите на часы и киваете в сторону двери.

– Будь острожен, пап! – Вы импульсивно обнимаете его и шепчете: – Я тебя люблю.

Эх, Гвендолин! Сколько лет прошло с тех пор, как вы последний раз говорили эти слова? Отцу или кому-то другому? Наверное, сейчас вы так расчувствовались, потому что собираетесь уехать и не знаете, когда вернетесь. И вернетесь ли вообще.

– Заходи почаще, – говорит Фредди. – Приводи своего христианского друга. Я покажу ему величайший дар богов, священную траву. Хе-хе. И обезьяну тоже приводи. Она – просто супер!

Когда вы доходите до середины лестницы, отец вдогонку кричит:

– Следующие выходные! Я выступаю во вьетнамском клубе. Новый клуб, называется «Гау Нюк». Будем зажигать с группой «Электрический малыш Моисей и золотые вертолеты». А еще будут «Испанские мухи». Приходите обязательно! Я предупрежу охрану, вас пустят без очереди. У них такие банановые коктейли – с одного стакана крышу уносит! Обезьяне точно понравится, хе-хе!

Белфорд тормозит и хочет объяснить, что Андрэ не простая обезьяна, а переродившаяся. Вы подталкиваете его в спину.

Стоя в мерцающем облаке драконова огня, на перекрестье неоновых потоков, бьющих из полудюжины китайских фасадов, Белфорд выглядит ошарашенно и слегка встревоженно.

– Пора домой, – говорит он убитым голосом. – Я устал. Странный был уик-энд…

Ха, думаете вы, ты даже половины не знаешь!

– Белфорд, милый, странности еще не закончились. Но уже скоро. По крайней мере для тебя.

– Не понимаю, о чем ты говоришь. Я еле на ногах стою.

– Давай ключи, я поведу. Бери Андрэ, садитесь назад.

Белфорд подчиняется. Вы газуете на восток по Джексон-стрит, потом сворачиваете на север, на Борен-авеню – Белфорд хнычет, что дом совсем в другой стороне, – и останавливаетесь у круглосуточного магазинчика. Там вы покупаете два банановых эскимо и маленький кекс с глазурью, типовой продукт фирмы «Хостесс». Когда вы возвращаетесь в машину и ставите пакет со сладостями у себя в ногах, Андрэ закатывает истерический концерт.

– Почему ты ему не даешь?…

– Потому что еще не заслужил! В этом городе и так хватает тунеядцев. Андрэ пора усвоить: кто не работает, тот не ест.

Белфорд затравленно озирается.

– Куда ты нас везешь?

– В дорогой отель.

– В отель?! Но мы не можем…

– Еще как можем!

Варварийские обезьяны считаются у себя на родине искусными собирателями; их руки достаточно проворны, а большие пальцы достаточно развиты, чтобы срывать виноградины и по зернышку подбирать рассыпанную кукурузу. Эта порода макак также обладает защечными мешками для хранения запасов пищи. У Андрэ мешки выглядят внушительно – в них однажды поместилась коллекция драгоценностей султана Брунея, – и тем не менее вы беспокоитесь, войдет ли туда эта длинная и жесткая штуковина, которую вы только что извлекли из сумочки.

– Во имя всего святого, скажи наконец, что происходит? – восклицает Белфорд.

«Линкольн» припаркован на Терри-авеню, напротив входа в отель «Сорренто» – как раз в том месте, где вы с Даймондом наслаждались полномасштабным секс-контактом в столь тесном замкнутом объеме, что даже два цирковых лилипута, из тех, которые по тридцать штук залезают в малолитражные машины, не согласились бы повторить этот подвиг. Поистине любовь движет мир. А вожделение, наоборот, останавливает. Любовь заставляет время бежать быстрее, а вожделение замедляет его, замораживает, убивает – но не транжирит, не проматывает впустую; просто уничтожает его, аннигилирует, удаляет из континуума, не позволяет своим рабам сделать ни шагу вдоль унылой темпоральной шкалы. Вожделение – это тысячетонная стрелка одометра на приборной панели абсолюта. Хотели бы вы снова запустить процесс чувственного торможения, оказаться внутри грязного кокона, сплетенного вами и Даймондом из сексуально заряженной паутины, изолироваться от жадного голода часов. Если ваша стратегия верна, то события должны происходить с астрономической точностью, ибо график неумолим, развязка близится, а запас вожделения, позволяющего затормозить безжалостный бег минут, увы, исчерпан.

Ядовито-зеленым толстым фломастером, купленным в отделе школьных принадлежностей, вы красите белый наконечник – наконечник старой резиновой клизмы вашей матери. Результат напоминает нефрит не больше, чем последние американские президенты напоминали государственных деятелей, да и вообще при таком освещении понятие «цвет» лишается смысла, однако Конго ван ден Босс, как известно, тренировал своего мартышкообразного ассистента при помощи наглядных пособий, и вы хотите застраховаться от лишних случайностей ведь эта затея и так составлена из сплошных натяжек.