Вы бесшумно, как парализованный кузнечик, выбираетесь из «порше» и крадетесь к машине Кью-Джо. Там пусто. Никакого трупа на заднем сиденье, а в багажник тело не поместилось бы даже в расчлененном виде. Вы осматриваете улицу. Промышленные здания выглядят безжизненно, из шести коттеджей два погружены во мрак, а окна остальных мерцают холодной изморозью телевизоров. Пожалуй, можно подергать дверь.
Как и следовало ожидать, дверь не заперта: Кью-Джо отлично знает, что в наши дни в Сиэтле запереть машину – значит остаться с выбитыми стеклами. Волна затхлой табачной вони бьет по ноздрям. И только. Ни записки, ни клочка одежды. Переполненная корявыми окурками пепельница да смятая обертка от сандвича с фрикадельками – единственные признаки, что на машине ездит человек, а не робот. Может, Шерлок Холмс и отыскал бы какие-то улики, но ваш осмотр не приносит результата.
Вы медленно возвращаетесь к «порше». Добравшись до дома, нужно позвонить в полицию и сообщить о найденной машине. По крайней мере появляется повод для оптимизма: находка раз и навсегда доказывает, что Даймонд не замешан в исчезновении (точнее, временном отсутствии) Кью-Джо. Конечно, Даймонд весьма эксцентричен, но тупым его не назовешь. Вряд ли он убил бы женщину и оставил ее машину стоять в одном квартале от «Гремящего дома».
Успокоившись на этой мысли, вы отправляетесь на встречу с Бедфордом Данном.
– Зайчишка! Где же ты была?
Белфорд ждет у вас в квартире, как и было договорено. Вид у него слегка взволнованный.
– Я предупреждала, мне нужно было кое-что сделать.
– Сейчас, в это время? В воскресенье вечером? Я же беспокоюсь!
– Я искала машину Кью-Джо. И, представь себе, нашла!
– Правда? Нашла ее машину? Где?
– Ну… там, в Балларде.
– Но откуда ты знала, где искать?
– Интуиция. Я и твоего Андрэ так нашла. – Вы чмокаете его в щеку. – Я крутая сыщица. Ну, давай распусти галстук, расслабься. Включи музыку. Сейчас я позвоню в полицию, а потом вернусь к тебе.
Легко сказать! На то, чтобы пройти запутанный электронный лабиринт и добраться до живого человека, уходит целых десять минут. Живой человек сообщает, что отдел пропаж (то есть блондинистый следователь и женщина-игуана, фильтрующая посетителей) уже закрыт и вы должны перезвонить завтра, после девяти утра. Все аргументы о том, что ситуация может быть серьезной, а найденная машина является важной уликой, отскакивают как горох.
Вы с досадой бросаете трубку – даже в Тимбукту уровень обслуживания, наверное, лучше, чем здесь, – и маршируете в ванную. Теперь нужно умыться, нанести на лицо свежий слой красоты и обдумать положение вещей. Белфорд, несомненно, захочет обсудить ситуацию с Кью-Джо, а потом начнет спрашивать об Андрэ: какие приемы использовались при поимке, какие разделы Библии были прочитаны, почему именно эти, а не другие, какие шаги следует предпринять, чтобы не допустить повторного побега, можно ли доверять животному, виноват ли Белфорд и т. д. Допрос может продлиться более часа. У вас просто не хватит терпения. Уже через полчаса вы, наверное, не выдержите и начнете кричать, а истерический припадок в данном раскладе отнюдь не улучшит шансов на успех. Приняв во внимание эти соображения и решив действовать в интересах высших целей, вы снимаете одежду и выходите в гостиную в нижнем белье.
– Если бы у меня сохранился хвостик, я бы тебе все равно нравилась?
Из вашего скудного собрания Белфорд выбрал диск с песнями из фильма «Звуки музыки» – самую близкую по духу вещь к «Христианским мелодиям». Сидя на плюшевом диванчике, он задумчиво подпевает Джулии Эндрюс, но тут вы жеманно появляетесь на пороге в миниатюрном персиковом купальнике, прервав его партию в середине такта.
– Что… о чем ты говоришь? Хвостик?!
– У меня раньше имелся хвостик. Когда я была эмбрионом. И маленькие плавнички. И складки вот здесь, по бокам головы, как жабры. – Говоря это, вы крутитесь, как модель на подиуме, и с каждым поворотом ваши бедра приближаются к лицу Белфорда. – Ну так что? Если бы у меня был хвостик?
– Но у тебя его нет. – Белфорд дышит так, словно его легкие – это жирные фермеры, пытающиеся пролезть через колючую проволоку; кадык его прыгает, как теннисный мяч по ступенькам ацтекского храма. – Не думаю, что у человеческого плода есть хвост. Это просто по виду напоминает хвост. И потом, оно исчезает задолго до рождения.
– Но если мы созданы по образу и подобию Божьему, почему наш эмбрион так похож на рыбу или лягушку? Что по этому поводу говорил Мартин Лютер, когда не занимался вопросом о количестве кеглей в праведном боулинге? Если эволюции не существует, то зачем нашим зародышам жабры и хвосты? И почему они потом исчезают?
Читать дальше