Тибор Фишер - Философы с большой дороги

Машина, на которой я ехал, была моей любимой модели: «Rent-a-Car». Ехал, естественно, быстро. Покуда акселератор не выжат до предела, я чувствую за рулем дискомфорт. Некоторых это почему-то нервирует. Я заметил, что если у меня есть в машине пассажиры, стоит мне где-нибудь остановиться, их как ветром сдувает.

Даже Зак, человек, охочий до риска, как коллекционер до диковин, и тот отродясь бы не сел ко мне в машину, предложи я его подбросить, и упорно уклонялся бы от моих попыток порулить его тачкой: машины приятелей – моя другая слабость. «Я знал лихачей, готовых нестись со скоростью сто шестьдесят, в центре города. По встречной полосе. В дождь. После нескольких рюмок. На красный свет. Прямиком в бордюр. Не то чтобы мне часто приходилось с этим сталкиваться, но пара таких чудиков мне вспоминается. Однако ты – единственный человек, который считает подобный способ езды единственно подобающим». Наверное, я бы уже давно лишился прав – если предположить, что когда-либо я дал себе труд озаботиться их получением.

Не желая уронить в чужих глазах свою репутацию водителя, заявляю: в том, что произошло, не было ни грана моей вины. Казалось бы, чего еще желать: голова трезвая, погода – лучше некуда, дорога – прямая, и на ней – никого. Тут только нестись да наслаждаться ездой. Но: или то была тщательно подготовленная попытка покушения, предпринятая какими-то злодеями из космоса, или мой железный конь просто устал от меня и взбунтовался, твердо решив сбросить седока. Левое колесо возьми и лопни. Порой жизнь недвусмысленно дает вам понять, что управлять ею – у вас кишка тонка.

Потеря управления

Машина перевернулась – будто собака, решившая хорошенько вываляться в пыли, и покуда длился ее кульбит – слишком стремительный, чтобы оценить его по достоинству, – я был извержен через ветровое стекло в пространство, рожденный во второй раз: из утробы железной леди на колесах.

Я лежал на обочине, потрясенный тем фактом, что все еще принадлежу себе (или тем, что моя сущность все еще обладает телом). Голова, правда, ныла от тупой боли, но в остальном тело чувствовало себя вполне сносно – почти так же, как и в начале этого полета. Руки, ноги и прочее не собирались во всеуслышание объявить о намерении со мной развестись. Функциональные органы тоже не спешили сделать мне ручкой. Подобное везение на старости лет, когда ты менее всего в нем нуждаешься – наводит на мысль, что судьба слегка ошиблась адресом. Я как-то не жду от жизни подарков.

Лобовое стекло точно выбрало момент, когда можно пренебречь долгом и покинуть вверенный ему пост. Оно лежало невдалеке от меня, целехонькое, чего не скажешь о машине – та схлопнулась до размеров, при которых втиснуться в нее смог бы только очень низкорослый карлик, и лежала метрах в десяти вниз по склону.

Машина ждала, когда же я подлезу под нее, разрывая одежду и обдирая кожу. Ждала терпеливо, и вот когда я уже был близок к тому, чтобы ответить на этот призыв и извлечь из нее мой скарб, она с мягким, но сильным хлопком – как газовая горелка – вспыхнула, ощутимо обдав меня волной жара.

Пока я смотрел, как горит машина (при этом я обратил внимание, что лежавшие на заднем сиденье бутылки Château de Michel Montaigne ни на мгновение не стали помехой распространению огня), мой паспорт, мои деньги во всем их разноцветье, моя одежда – вся наличествующая у меня еще несколько минут назад собственность парадным маршем проплывала в моем сознании в ее первозданном облике, когда она не была дымом. Поделать с этим ничего было нельзя – будь я даже в настроении, предрасполагающем к Действию, но все это происходило до ленча, – и я не претендовал на ангажированность. Слишком ранний час, чтобы принимать всерьез обрушившиеся на тебя бедствия.

Я доковылял обратно до дороги, чтобы увидеть лежащий посреди трассы чемоданчик, содержимое которого составляла мудрость мира сего, – как и я, он был изблеван из машины во время полета в воздухе. Чемоданчик я приобрел тридцать лет назад, в бытность мою аспирантом; уже тогда он был изрядно потерт и доживал свои последние дни. Двадцать девять лет – как минимум – я вынашивал планы покупки нового кейса: вещи, не подверженные превратностям бытия, всегда были моей слабостью. И вот новый кейс лежал неподалеку в виде кучки пепла: со всей наличностью, кредитными карточками и т.д. – а это вместилище барахла, достигшее Мафусаиловых лет, подобно всем дешевым предметам, начисто никому не нужным, обладало неразрушимостью в квадрате. Лежали в нем мои книги, от которых никакого толка, если поставил себе задачей допиться-до-смерти-в-бессознательном-состоянии-в-самом-зените-наслаждения-роскошью.