Елена Сазанович - Перевёрнутый мир

Постепенно до меня начал доходить смысл слов. Я уже мог разглядеть Мишку. И даже присвистнул от удивления.

– Ты, что ли, Мишка? Ну, тебя не узнать!

Мишка самодовольно покрутился перед моим носом. В новом черном костюме, купленном в честь окончания девятилетки, правда, на вырост, и полосатом галстуке, Мишка казался даже старше своих пятнадцати лет.

– Айда со мной, Данька! Тут знаешь какое веселье! Правда… – Мишка запнулся, почесал за ухом, оглядев меня с ног до головы. – Правда, видок у тебя еще тот…

– Еще тот, – согласился я. – Да, если честно, и танцор я никудышний. А ты иди, веселись. – Я на секунду замялся. – Ну, в общем, если что – заходи. Поболтаем.

– Зайду, Данька, если что. – Мишка лукаво мне подмигнул и тут же скрылся за воротами пансионата.

Я понуро брел по проторенной лесной дороге, уже не спеша домой. Мне опостылел и мой дом, и моя дорога. Я где-то читал, что когда приходит любовь, то острее начинаешь чувствовать мир, природу, запахи, цвет. Я шел по лесу, наполненному самыми разнообразными запахами и играющему самыми удивительными красками. И совсем не чувствовал их и ничего не видел. И все же это означало, что я влюблен.

Вглядываясь в ярко-зеленые, еще мокрые кроны высоких сосен, я видел мокрые крыши высоток Большого города. Я вдыхал свежий лесной воздух – и ощущал запах автомобильной гари. Я шел по сочной траве – и ощущал под ногами пористую дорожку асфальта… Я еще оставался здесь, но мои мысли были уже там. Там, где живет Лида. И мне хотелось туда, в этот непонятный чужой мир, который мне стал так дорог. Потому что я был влюблен.

А следующим утром ко мне заявился Мишка. И мне вновь пришлось делать вид, что безразлично, как прошел вечер. А Мишке пришлось делать вид, что у него нет никакого желания об этом рассказывать. Немного поиграв в эту странную игру, я наконец как можно беззаботнее спросил, как прошли вчера танцы. При этом я очень старательно разливал чай в чашки, словно это занятие являлось для меня самым главным в жизни. Мишка долго не отвечал, поскольку был поглощен чаепитием. В этот момент мне хотелось дать парню подзатыльник, но вместо этого я ласково спросил, как самого дорогого гостя:

– Может, нальешь в блюдечко? Так быстрее остынет.

– Угу, – промычал Мишка, переливая чай в блюдце.

– Тебе с малиновым или ежевичным? – продолжал ворковать я, по-прежнему желая врезать Мишке.

– С ежевичным… И с малиновым…

Вообще, в какие это времена, я распивал с утра чаи, как кумушка с соседкой за светскими беседами?

– Так что ты спросил? – Мишка садистски улыбнулся.

– Когда? – я округлил глаза.

– Да совсем недавно!

– Понятия не имею! А… Постой… Про варенье?…

Мишка нетерпеливо заерзал на стуле. Он хотел победить.

– Да нет, это еще до варенья было.

– Ну, это я, брат, не припомню. Мало ли что мог ляпнуть! – Я хотел победить не меньше Мишки. И мне это удалось. Я все же был старше и опытнее.

– Ну, ты что-то говорил про вчерашний вечер…

– Я?!! Это ты начинал рассказывать про танцы. Так что, потанцевал? – Я прекрасно знал, что у Мишки мало времени. И ему задаст отец, если он вовремя не явится.

Мишка тяжело вздохнул и посмотрел на часы. У него уже не было времени на последний раунд. Пришлось сдаться.

– В общем, да. Даже один раз с этой… Твоей… Артисткой… Сама пригласила, – похвастался он.

У меня от волнения перехватило дыхание. Мишку она пригласила неспроста. Сомневаюсь, что ей приглянулся этот лопоухий деревенский пацан.

Мишка поднялся с места.

– В общем… – Он почесал за оттопыренным ухом. Ему очень не хотелось просто так, даром, выкладывать карты на стол. – В общем, говорила, что гулять где-то тут будет недалеко… Боится заблудиться. Так ты это… Чтоб дома был… Вдруг заблудится и набредет на твою сторожку…

Я ждал весь день, потом – весь вечер, а потом – и всю ночь. Лида так и не пришла.

Следующим утром я бессмысленно бродил недалеко от пансионата, побывал на озере, посидел возле старого дуба, историю которого придумал специально для нее. Я так хотел ее встретить. И не встретил. Я не чувствовал ничего. Только бешеные ритмы сердца. Словно был закрыт в спальном вагоне. Четыре стены. Пустота. И удары колес. Неужели она такая – любовь?

Вечером я не выдержал. Нарядился в свой единственный костюм, белую рубаху и галстук в полоску – вылитый Мишка. Только мне далеко не пятнадцать. И мне нельзя быть смешным. И все же я был смешон. Я шел на танцы.

Пожалуй, медведь, заявившийся нежданно-негаданно на бал, выглядел бы более гармонично, нежели я. И все же меня восприняли именно как медведя. Танец прекратился. Я почувствовал на себе десятки удивленных глаз.