Лев Куклин - Энцефалитный клещ

Сдвинув на лоб кепку с замурзанным соляркой козырьком, он освежал кровообращение в голове при помощи почесывания ее затылочной части и добавлял длинную витиеватую фразу, – из тех русских выражений, что при печати графически могли быть изображены только стыдливыми точками:

– Эх, дороги, маму вашу нехай с понедельника по вторник! – и добавлял: – Машина-то сейчас не пройдет, лапоть лыковый только, да и то навряд…

И усилив свои тылы завхозом, механик Смондарёв, заранее, как говорится, ломая шапку, шёл к Карасю, тяжело храпевшему после двух ночных рейсов подряд, и деликатно толкал того в плечо:

– Васенька, привези! Вася, друг, выручи!

И Карась выручал. И Карась, не считаясь со временем и сволочным характером дороги бог весть какой категории проходимости, – привозил нужные позарез обсадные трубы и коронки, дизельное масло и буровую дробь, рудничные скобы и полетевший две недели назад торцовый подшипник. И буровики спокойно уходили в ночную смену, зная, что на станцию поехал Васька.

– Этот не подведёт, – переговаривались они. – Этот выплывет. Он слово такое знает, петушиное…

А начальник геологоразведочной партии, затюканный неурядицами добряк Иванищев подымал кверху палец и ронял многозначительно:

– О! Брыкин – это талант!

Да, за баранкой шофёр третьего класса Василий Брыкин был первый человек.

– Эх, на целине бывало… – мечтательно тянул иногда Васька, вытирая ветошью руки после очередного хирургического копания в железных кишках своего «газона». – Степь-то, она специально для водителя придумана. Выедешь это ранним утречком на элеватор или в глубинку, направление прикинешь на какую-нибудь сопочку – и жми себе на всю железку. О баранке и думать забудь, – ни тебе обгонов, ни тебе разъездов. Хоть автопилота включай! Толстенный роман прочесть можно…

Разок проехал – след, два проехал – дорога, а три – уже спрашивают, куда шоссе ведет…

О городских водителях у Васьки было своё мнение.

– Был я недавно в Питере, – рассказывал он. – Сеструху навещал, она на Балтийском разметчицей работает. Познакомился там с одним, на экскурсию, вишь, в Новгород ездили, на заводе бесплатно, конечно, путевки дали. Так кореш этот экспресс водит «Ленинград–Новгород». Шикарный автобус, доложу вам, «Икарус» называется. Венгры, понятное дело, выпускают. В кабине чистота-уют, сам в капроновой рубашечке, и «гаврилка» болтается. А на дверце пять звёзд наляпано, а, таё-моё с бандуру, – это значит, пятьсот тыщ без капремонту! Не хухры-мухры. Чего скажешь? Да я такого хлыща городского в упор не вижу! Сюда бы его, на здешних лежнёвочках слезы по роже размазывать! Посмотрел бы я на его пятьсот тыщ! Тут тебе не по асфальту шоферить! Конечно, – снисходительно добавлял он, – может, и там раз в неделю головой думать надо, ну а всё же это так, – службишка.

– А здесь, Вась?

– Здесь? – задумчиво переспрашивал Васька, вглядываясь в свои короткопалые бугристые ладони, словно не узнавая их, – здесь, братец ты мой ситный, не служба. Здесь труд. Вез всякой примеси. А где труд – там и интерес. А без интересу зачем жить? Так, – добро на дерьмо переводить!

Но признаться честно, – было ещё одно обстоятельство, намертво припаявшее Ваську к нашей партии. Ни для кого в посёлке не было секретом, что Карась безоглядно влюблён в коллекторшу Лизу Макарову, – маленькую бледную блондинку с острым и красноватым от вечного насморка носиком, на котором сидели большие круглые очки.

– И чего ты, Вася, к интеллигенции липнешь? – часто подтрунивала над ним до черноты прокопчённая шоферня в гараже. – Там же ни сисек, ни туши… Худоба!

– Две доски сложивши, соплями обложивши, меж них чего вложивши…

– И опять же, – это сейчас у ей на носе очки, а ну-к женишься, через пять-то лет, – за ободок её водить будешь?

Чаще всего Васька железобетонно отмалчивался. Его заскорузлое шоферское сердце необъяснимо ныло по Лизе.

– А потом, – въедливо добавлял кто-нибудь, – она, как-никак, техникум кончила, культурно-образованная, значит, итээр, шоферюге не пара.

Это возражение Васька отметал начисто и вскидывался.

– Тут уж бросьте! – яростно срывал он кепочку и ерошил свои волосы, словно распутывал моток медной проволоки. – Перед работой мы с ней на равных ходим. Я – за баранкой, она – на буровой, тоже – чернорабочая интеллигенция!

Критическая в их отношениях встреча произошла на гнилой лежнёвке через страшные Вороньи болота.

По скользкой гати, осторожно, как кошка по забору, двигалась Лиза в своём чёрном плюшевом жакете и неизменной полевой сумкой на боку. Она близоруко нащупывала каждый шаг, мелко перебирая маленькими резиновыми сапожками. Вода пополам со снегом доходила ей чуть ли не до края голенищ, неукоснительно вывернутых белым фетром наружу по непреходящей рудничной моде…