Владислав Дорофеев - Томление (Sehnsucht) или смерть в Висбадене

Одеваются в Нью-Йорке демократичнее московской публики, но намного дороже. А эти самые топ– и разные иные менеджеры одеваются точно так, как и московские, и также крутят носом от амбиций и осознания собственного величия. Нью-йоркская публика резче, многограннее и все же богаче, наконец, интернациональнее. В гостиницу нас вез пакистанец, швейцар в гостинице африканец, официант в ресторане марокканец. Неквалифицированный труд – эмигранты и цветные. Также теперь и в России.

Но и не так, как в России. Если средний американец чего-то не понимает, этого для него нет вовсе. Средний американец – примитивный идеалист. Эти вечные улыбки большей частью от ограниченности, а не от радушия.

Да и ладно, с ним, с примитивным идеализмом. Интенсивность работы этих людей впечатляет. И поражает комфорт на работе. Все ради человека и во имя человека, который способен принести прибыль. Такова основная идея этого общества. Работать, чтобы жить. В этой стране человек имеет более точное и жесткое назначение, нежели у нас. Этому обществу нужны более определенные типажи: исполнители, творцы, палачи, политики, революционеры. Здесь глупец должен быть откровенным глупцом, выдающийся человек – выдающимся. Не то у нас.

Частное в США – это не личное, частное здесь – это не принадлежность, это – есть существо дела. Жизнь здесь много естественнее, а частная собственность замешана на дрожжах жизни, естественных ее началах. Но и здесь, и у нас большая часть людей предпочитают жить по раз и навсегда утвержденным правилам, не нарушая их и сопротивляясь каждому, кто пытается поломать привычный ход вещей. Образ страны – нарцисс, нарциссомания – государственная политика.

Этих людей, как и эту страну, волнуют только собственные желания и никогда чьи-то. Только собственные потребности. Эгоизм – как принцип политической и частной жизни. Собственно, это и есть капитализм. Но почему же такое сильное раздражение вызывает он в России. А ведь уже несколько лет, а ведь уже огромные состояния нажиты. А ведь сотни миллионов долларов ежемесячно только через Москву увозят люди за рубеж.

Мы – антиподы. И не потому, что мы после и из империи, а потому что идея России всегда в ином, всегда в жертвенности, всегда в служении и подробном понимании всех. Все же я думаю, что идея СССР – идея абсолютного государства – была нужна. Нужны были усилия многих народов, чтобы исследовать путь абсолютной государственности, чтобы предостеречь потом всех остальных, которые уже выстроились в очередь. Если бы не Россия, были бы другие. Так называемая, историческая жертвенность.

Господи! Как же меня воротит от жизни, под названием: вырождение и деньги. Ненавижу зарабатывать деньги. И все же американцы правы, „надо найти свои деньги“.

Купил башмаки на каучуковой подошве, знаменитый Clark. Идиот, купил в центре Нью-Йорка, точно такие на Брайтон Бич были бы на четверть дешевле. И здесь есть то, чего мне не достает в России, – безопасность. Стенки американских автомобилей, которые используются в такси, ужасающей толщины, таксиста от пассажира отделяет прозрачная перегородка.

Дошел сегодня до смешного места – порноквартал на 42-ой streеt. Ряд магазинчиков, видеосалоны, кинотеатры, в которых все, что приходит в голову, зафиксировано и показано. Интернационализм и здесь – муляжи дилдов разной величины, черные и белые. Московскому, а точнее российскому распутству далеко до этого сумеречного дерьма, до этого умственного вожделения. Свобода мысли не имеет смысла до тех пор, пока нет свободы реализации этой мысли. Дело за механизмом. Возникает только один вопрос, где предел свободы действия в процессе реализации? Но здесь секс больше от ума, а не от возбуждения. Здесь нет полового тумана в воздухе. Здесь секс перестал быть средством, здесь секс стал целью, которая приносит хорошие прибыли. Глупая Россия пытается и эту чертовщинку взять на вооружение, но вряд-ли возможно подобное заимствование.

Главный стиль в США – сущностное однообразие. Типизация – основной оформительский элемент. Общество, как единое существо – зомби.

Мне сдается, что сейчас – почему-то именно сейчас – мы переживаем момент разрешения наших вопросов: быть нам вместе или нет. Почему, именно, сейчас – я не знаю. И еще мне кажется, что я расплатился по всем счетам, по которым я должен был заплатить за появление тебя в моей жизни. Видимо, тоже можно сказать о тебе. Мы выстояли. Дальнейшее, видимо, зависит уже не совсем от нас, а скорее, от степени истинности и действительной нужности нашей жизни вместе. Только бы понять те знаки, которыми нам отроется наш путь. Очень хочется быть вместе. Я иногда испытываю почти безграничную трагичность в сердце, стоит только на миг представить, что мы не воссоединимся. Только я не хочу зла ни для кого. Но и не могу, не хочу жить без тебя. Часто мы говорили и говорим это друг другу. Важно иное – мы не будем жить друг без друга. Помнишь сказку про царевну-лягушку. Наверное, я слишком рано сжег лягушачью кожу. Вот и иду теперь к тебе. Долго. И все же это почти физическое ощущение отсутствия тебя – это как бы недостаток воздуха, это как бы невозможность разогнуться, это как удар в солнечное сплетение, когда не можешь вздохнуть.