Владислав Дорофеев - Выкидыш

Всё. Я совершенно свыкаюсь с домом.

Резкое отличие нашего мира от западного. Зарегулированного западного мира, удобного в колее, но практически несуществующего вне колеи. Поэтому западный мир столь жесток по отношению ко всему инородному, ко всему, что не вписывается в западные представления, в западный стиль, в западную мораль, в западные принципы жизни и обстоятельства, ей сопутствующие.

Свыкся с домом. Россия – это совершенно не регулированный мир. Он, действительно, свободен, он, действительно, свободен духовной свободой, не назывной.

Хотя внешне всё убого, бедно. Нищие люди, в основном. Бедно большинство. Это и успокаивает.

Очень острое и щемящее чувство дома. Россия.

042099.Ведь горе. Такое горе, что все слова кажутся случайными, лишними, пустыми и ненужными. Горе. Внутри все сжалось до размеров ничто. Душевное онемение.

Сегодня ночью у Сарры случился выкидыш. Вызвали машину «скорой помощи» .

В 2.30 ночи её забрали, я посадил её в машину со словами – «я тебя люблю» . Я не мог оставить Веру, которая спала дома и, которая уже успела подхватить дома какую-то заразу. Сарру привезли в больницу и сразу же на операцию, а в 4.30 уже отвезли назад в палату. Она очнулась после наркоза. И уже никого нет! Через полтора часа позвонила мне, добредя до внутреннего больничного настенного телефона.

Первые ее слова: «Я – жива! Ничего нет. И никого. Прости меня».

Во время операции я молился больше часа. На коленях. Уснул как раз в тот момент, когда закончилась операция, я почувствовал, что Сарра жива, всё обошлось. Господь милостив – сохранил Сарру мою. А ребёнка нет. Господь дал! Господь взял!

Не сберегли мы. Стало быть, не ждали, не чаяли. Не любили. И не захотел Господь нам дать ребёнка. Грешны мы. Стало быть, я.

Я – не ясен, не точен, не умен, не чувствителен, не прозорлив, не внимателен, не предчувствую горя и беды. Что-то не сделал, чтобы уберечь Сарру. Или не понял, или не почувствовал, не сумел почувствовать. Боже! Храни Сарру мою. Господи! дай мне мужество видеть правду, осязать истину, чувствовать мудрость, идти по дороге веры и любить.

Ощущение. Я ничему не удивляюсь. Будто я вступил в реку или на перевал, которые ожидал встретить на пути. Будто выполняю привычное или ожидаемое, собираю Сарру в больницу, сажаю в машину «скорой помощи» , жду звонка, даже молюсь привычно, говорю с ней, думаю о её больнице, о её палате, об уколах, о смерти ребёнка. Будто я всего этого ожидал, будто я готов.

Да, я оказался готов.

Сарра в больнице. Я с Двойрой.

Беда. Отрезвление. Вера. Боль. Онемение. Вопрос. Кто я? Кто мы? Почему?

Тупое ожидание жизни. Или онемелое ожидание жизни.

Наверное, мы – убийцы. Мы убили нашего ребёнка своим половым актом 10 апреля после визита к Barbara. И это в тот день, когда небеса замирают и ангелы оплакивают смерть Сына Человеческого. Пока мы наслаждались, ребёнок наш умирал. Это – моя слабость. Мне не достало силы. Мы насладились смертью.

Вечером позвонила какая-то родственница Сарры. Мелкая душонка, пыталась что-то съязвить. Очень симптоматично. Мелкий род, род маленьких и неблагородных людей, род мещан, не способных на высокие порывы, на сочувствие. Не могущих даже разделить наше горе.

Кто разделит наше горе?!

Бог!

«Я трепыхаюсь, а выбрать не получается. Изломанная, попорченная жизнь. Бессмысленная попытка к эмиграции. Какая же маета и тоска на сердце. Всё, правда! Все предупреждения об ошибке, о невозможности моего поступка, о моей глупости. Всё! Всё! Правда! Ничего кроме правды. Но это уже какая-то иная правда. Ибо я почти конченый человек. Разве что чудо ещё может меня спасти! Спасти от меня самого? Нет, этого уже недостаточно! Спасать надо от того ужаса, в котором я оказался, от того надлома душевного, который расширяется на глазах, ежечасно и ежеминутно, угрожая уже существованию моему физическому. Пусть, как и есть, пусть как и будет. Господи! Прости меня! Простите меня все мои близкие, мои любимые, мои любимые дети! Сколько же боли я Вам доставил! Моя печаль, открой мне дорогу к истине. Вся неправедность! Вся! Всех! Выйдет наружу. И вынесет наружу все гадкое и замысленное нечисто. И мое и не мое. Всех. О! Господи! Вразуми меня! Что мне делать?!» – Когда я писал 13 апреля эти негодующие, несправедливые, оправдываемые одной болью душевной, слова, ребенок наш, наверное, умирал!

Но кому я обращал эти слова? Кого я возненавидел? Сарру свою, мать моего умершего ребёнка?! Себя?! Как тебе не стыдно! Может быть, эти твои слова о ней! её отвратили от ребёнка!? Забрали последние силы, нужные ей для борьбы за ребёнка. В тот момент ей было чудовищно плохо.