Виталий Бернштейн - Возвращение

– А с остальной семьей что было?

– Доходили потом в ту деревню слухи. Мол, выгрузил конвой семьи кулацкие прямо в снег посреди Сибири. Там и померли почти все в первую зиму от голода и холода… Надо же, что партийные делали. Хуже фашистов. Фашисты хоть над чужими народами так измывались. А эти – над своим.

– Вот видишь. А ты только что сомневалась, надо ли было их власть менять. Теперь-то хоть свободно говорить можно.

– Свобода, конечно, дело хорошее… Но иногда людям и покушать хочется.

– Яшка вчера как раз на эту тему со мной распространялся. Дескать, в России сейчас идет первоначальное накопление капитала. То есть самые шустрые разворовывают все, что можно, и друг друга помаленьку отстреливают. А потом, когда капитал этот накопится окончательно в руках тех, кто жив остался, начнется нормальный капитализм, и экономика заработает. Кто его знает, может, на самом деле так нужно.

Тетя Даша с сомнением покачала головой, но спорить не стала.

По телевизору передавали сводку московских новостей. Вчерашняя дикторша обворожительно улыбнулась Алику с экрана:

– За истекшие сутки ненамного продвинулось следствие по делу об убийстве сотрудника Ойл-банка Мясникова. Как мы уже сообщали, его труп был обнаружен в понедельник утром в лесопарковой зоне «Покровское-Глебово». Согласно данным судебно-медицинской экспертизы, смерть наступила в ночь на понедельник, через несколько часов после того, как он прилетел в «Шереметьево-2» из Нью-Йорка. Мясников ездил в Соединенные Штаты по служебным делам. На след убийц выйти пока не удалось. Вместе с тем через сотрудника Министерства внутренних дел, который просил не называть его имени, наш корреспондент сумел выяснить, что сам Мясников за свои сорок три года не раз вступал в столкновения с законом. Первый тюремный срок он получил в восьмидесятых годах. Тогда в составе группы работников Министерства рыбной промышленности он участвовал в контрабандном вывозе за рубеж больших партий черной икры, упакованной в стандартные жестяные банки с надписью «Кильки». Оказавшись досрочно на свободе, Мясников в годы «перестройки» активно включился в финансовый бизнес. В девяносто втором году он провел шесть месяцев в тюрьме под следствием – в связи с деятельностью финансовой компании, на чьи счета поступали в качестве кредитов большие суммы из Центрального банка; потом эти суммы исчезли вместе с самой компанией. Однако судья не усмотрел убедительных доказательств участия Мясникова в этой афере, и его освободили. По случайному стечению обстоятельств теща судьи, скромная пенсионерка, купила вскоре просторную дачу в Подмосковье… По поводу криминального прошлого Мясникова наш корреспондент звонил в Ойл-банк. Представитель банка разъяснил, что там ничего не известно о противоправной деятельности Мясникова в прошлом. Напротив, за годы работы в банке тот показал себя человеком высоких моральных качеств. Его потеря очень тяжела для банка.

«Ай да Степа – еще тот хват был» – подумал Алик. Он заглянул в ванную, причесал усы, осмотрел себя в зеркале – выглядит вроде бы нормально, болезнь еще не видна.

Привычно сплюнул желтую слизь с розоватыми пятнышками в умывальник. Было уже начало первого. И он пошел к Катюхе.

Дверь квартиры номер четыре, как и вчера, открыл Никитин.

– Катенька в магазин побежала. Думаю, минут через десять вернется. Заходите… Она знает, что вы собирались наведаться. Посидите тут, а я пока на кухне Елену Петровну кашкой покормлю.

Алик присел на желтый кожаный диван. Их диван… Катюха была моложе его на семь лет – разница в детские и отроческие годы огромная. В ту пору Алик и не знал, как ее зовут, – просто знал, что это «дочка Никитиных». Худая голенастая девчонка пробегала иногда через двор за покупками в соседний продуктовый магазин, куда ее посылала мать. Иногда помогала матери выбивать ковры, развешенные на веревке во дворе. Иногда, в хорошую погоду, Алик видел ее примостившейся где-нибудь на скамеечке с книжкой в руках. В отличие от других девчонок их двора – веселых, громкоголосых, общительных – она держалась не то, чтобы нелюдимо, но как-то особняком. Задумчивая, как бы всегда прислушивающаяся к тому, что прорастает внутри. Много лет спустя, уже в Америке вспоминая Катюху, он сообразил, с кем она была схожа. С пушкинской Татьяной. Только той все же достался мужик попорядочнее. Онегин отчитал влюбленную девчонку. Алик – воспользовался…

В том году Катюха закончила школу. Обычно, уезжая в отпуск куда-нибудь на юг, супруги Никитины брали с собой и дочку. Но тем летом ей предстояло поступление в институт – на весь июль и август Катюха осталась одна. Как-то проходя по двору, Алик заметил ее на скамейке с учебником литературы в руках. И удивленно остановился – в расцветшей девушке на скамейке он не сразу признал вчерашнего неуклюжего подростка. Теплый ветерок шевелил подол легкого ситцевого платья, под платьем проступали крепкие, прижатые друг к другу бедра. Маленькие вздернутые груди не нуждались в лифчике, сквозь ситец наметанный глаз Алика угадал темные пятна сосков.