Виталий Бернштейн - Долгий полет

Борис с женой и сыном эмигрировал в Штаты давно, четверть века назад. Родители его к тому времени уже умерли. Остались в Иванове, на кладбище в Болино. А были бы живы – тоже без колебаний уехали бы. Как часто Борис вспоминает их.

В последние годы жизни отец делился иногда с Борисом своим долгим опытом существования под советским ярмом. «Мне много времени не понадобилось, – говорил он. – Уже через полгода после октябрьского переворота понял: к власти пришли бандиты». Интересная история случилась с отцом в приснопамятном тридцать седьмом. Время было страшное – по ночам советские люди не спали, прислушивались, не заскрипит ли тормозами возле их дома «черный воронок», возле чьей двери затихнут шаги тех, кто пришел арестовать очередного «врага народа».

В том году в их квартирке появился телефон. Если он звонил, шестилетний Борис старался подбежать первым, снять трубку, важно сказать «але», позвать потом маму или отца. Телефонная служба тогда была еще весьма несовершенной, телефонистки на станции вручную соединяли абонентов. В трубке постоянно раздавались какие-то щелчки, шорохи. И вот однажды, когда позвонил приятель, отцу показалось, что их разговор кто-то подслушивает, даже чье-то дыхание, вроде, уловить можно. В последующие дни его подозрение лишь усилилось. Теперь сказать трудно – подслушивали отца на самом деле или это обстановка всеобщей слежки так подействовала на него.

Как поступил бы в такой ситуации обычный советский человек? Повел бы себя тише воды, ниже травы, стал реже разговаривать по телефону, а если и разговаривать, то повторяя к месту и не к месту лозунги о великих свершениях партии и правительства. Да еще, наверное, приготовил бы заранее чемоданчик с теплой одеждой – на случай, если все-таки придут ближайшей ночью и арестуют. Отец поступил иначе. Вечером он поехал в областное управление НКВД и записался на прием к начальнику управления. И тот отца, уже заполночь, принял. «В последние дни я заметил, что мой домашний телефон прослушивается, – сказал отец. – Насколько понимаю, это делают ваши сотрудники. Если у них есть какие-либо вопросы ко мне, я готов ответить. Для этого и пришел. Сам я считаю, что чист перед нашей замечательной советской властью». Начальник удивленно хмыкнул. «Гражданин Левитин, на сегодняшний день – вернее, ночь – у нас к вам вопросов не имеется. А если будут, вот тогда уж и поговорим». Он нажал кнопку возле стола, в кабинет заскочил адъютант. «Время позднее, трамваи не ходят. Отвезите его домой». Рассказав Борису эту историю много лет спустя, отец добавил: «А ведь мог и в камеру препроводить, не моргнув глазом. Но решил почему-то добрым себя показать – быть может, план по аресту `врагов народа' они в том месяце уже перевыполнили… Впрочем, начальника этого где-то через год и самого расстреляли. Кажется, как японского шпиона».

Борис помнит ту ночь. Мама, как обычно, раздела его и уложила в кровать. Но руки у нее почему-то тряслись. Непонятное мамино волнение передалось и Борису, сон никак не приходил. Выключив в комнате свет, мама замерла неподвижно у ночного окна. Спустя десятилетия Борису все еще слышится ее внезапный, хриплый вскрик. Выскочив из-под одеяла, Борис босиком подбежал к окну. Из большой темной легковушки, остановившейся возле их дома, вылез папа. И один, без сопровождающих, пошел к подъезду.

Когда в сорок первом году началась та страшная война, Борису было уже почти десять. Нынешние дети развиваются быстрее, в таком возрасте они уже сидят обычно за компьютером. А Борис тем утром, 22 июня, – смешно сказать – игрался в песочнице, во дворе их многоквартирного дома. Он строил из песка замок, о котором накануне прочитал в романе «Ричард Львиное Сердце». Над песочницей нависал балкон второго этажа – это был балкон в квартире, где жил вместе с родителями Петька Хохлов. Солнце уже стояло в зените, чуть припекало. Борис заканчивал обносить свой замок стеной из песка. И тут на балкон вышел Петька, какой-то необычно задумчивый. Был он лет на пять старше. Поставив локти на перила, Петька долго разглядывал копошившегося в песочнице Бориса. А потом мрачно сказал: «Борька, беги домой». Борис не любил, когда кто-то из старших мальчишек во дворе пытался им командовать. «А чего я побегу? Мне и тут хорошо». Губы Петьки скривила улыбка – какая-то растерянная. «Беги домой, я сказал!.. Сейчас по радио войну объявили». Бориса известие о войне не испугало. Он даже не поинтересовался, с кем именно началась война. Он твердо знал, так их учили в школе, что наша могучая Красная армия разобьет любого врага в пух и прах. А вот у Петьки, выходит, какое-то предчувствие было… Действительно, через три года, когда война уже катилась к концу, подошел Петькин возраст, забрали его в армию. И очень быстро, месяца через четыре, пришла его родителям «похоронка».