Марти Леймбах - Дэниэл молчит

— Настоятельно советую вам решить эту проблему, — сказал агент Роберт, молодой человек с очаровательным, как наверняка считала его мама, заиканием. «Це-це-це-целая куча навоза», по его мнению, являлась непреодолимым препятствием для продажи коттеджа, а если жалобы дойдут до местных властей, то неприятностей не миновать. — Сезон подходит к концу, миссис Марш. Эти фе-фе-фекалии вам совершенно не на пользу.

Пообещав что-нибудь предпринять, я положила трубку и плюхнулась на пол рядом с Дэниэлом и Энди — они смотрели видеофильм о том, как из бумажных пакетов мастерить роботов. На экране — светлый стол с разложенными на нем необходимыми предметами: простой карандаш и несколько цветных, набор ярко-красных пуговиц, блестящая бумага, клей и, разумеется, бумажный пакет. Затем появились руки, в которых я моментально узнала руки Энди. Пока голос за кадром — голос Энди — объяснял каждое действие, руки на экране что-то резали, прилаживали, приклеивали, и в результате на свет появился вполне убедительный робот.

— Прежде всего роботу нужны глаза, — сказал голос. — Глазками у нас будут пуговицы. Берем клей…

Энди называл такие фильмы «игровым видео». Дэниэл быстрее запоминал увиденное по телевизору, и потому Энди записал на пленку то, чему хотел его научить.

— Ты когда успел? — спросила я.

— Пока ты была… Пока тебя не было.

Слово «похороны» с недавних пор под запретом. Меня насторожили игры Эмили, наслушавшейся разговоров о похоронах Бернарда. Микки-Маус у нее то умирал, то восставал из мертвых.

Фокус с «игровым видео» удался. Дэниэл смотрел, раскрыв рот, а в конце фильма обнаружил у себя за спиной тот самый светлый столик с теми же приготовленными к работе материалами!

— Глазками у нас будут пуговицы, — попугайчиком повторил Дэниэл слова «комментатора».

Энди механическое повторение не устроило:

— А какие мы возьмем пуговицы?

— Красные пуговицы, — ответил Дэниэл. — Красные пуговицы будут глазками.

— Супер! — сказал Энди.

Стоп. Секундочку. Хотелось бы кое-что прояснить. Я дернула Энди за рукав, он оглянулся, сияя от успеха своей задумки.

— Где ты взял видеокамеру, Энди?

Видеокамера — едва ли не единственная ценная вещь, которую я не продала. И хранила я ее в укромном месте, на случай грабежа.

— В твоем ящике с нижним бельем, — не моргнув глазом ответил Энди.

— А что конкретно тебе понадобилось в ящике с моим нижним бельем? Что ты вообще делал в моей спальне?

— Искал видеокамеру, — уморительно серьезно ответил Энди.

Виина принесла мне чашку чая.

— Я ему сказаля, Меляни, что у тебя точно быля видеокамера, но ты ее, наверное, продаля. Это я виновата.

Я перевела взгляд с Виины на Энди. Тот стоял с простодушным видом, подбрасывая на ладони детские пластмассовые ножницы.

— Мне все равно надо было узнать, — шепнул Энди, — что моя девочка предпочитает — чулочки или колготки?

Он отвернулся, с головой ушел в занятия с Дэниэлом, и оторвать его не представлялось возможности, хотя я безжалостно хлопала его по спине, дергала за футболку, даже забралась пальцами под ремень джинсов и оттянула резинку трусов, чтобы щелкнуть как следует.

Поздно ночью, едва мне наконец удалось уснуть, зазвонил телефон. Я потянулась к трубке, в полной уверенности, что это мой брат.

— Ларри, что за мировая катастрофа вынудила тебя позвонить сюда и расстаться с живыми деньгами?!

— Это не Ларри.

Точно. Это не Ларри. Это Стивен.

Я села на кровати, прижав колени к груди. Еще полгода назад я все бы отдала за ночной звонок Стивена. А сейчас даже не знала, что сказать.

— Тоскуешь по отцу?

— Угу. — И после паузы: — Ты его никогда не любила.

Я вздохнула.

— Сейчас у тебя самое трудное время. Постепенно будет все легче. После смерти мамы я постоянно набирала ее номер телефона и только потом вспоминала, что ее больше нет. Везде видела похожих на нее женщин. Но через несколько месяцев боль начала уходить, и через год я была более-менее в порядке.

— Теперь совсем не скучаешь по ней?

Я помолчала. Язык не поворачивался произносить такие страшные слова. Разве можно когда-нибудь привыкнуть к чему-то настолько страшному и бесповоротному, как смерть родителей? И все же мы привыкаем. Мне очень не хватало мамы, только когда я услышала диагноз Дэниэла. Никакой аутизм не помешал бы маме обожать Дэниэла.

— Боли нет, — сказала я в трубку. — Но я часто о ней думаю.

— А я часто думаю о Дэниэле. К такому не привыкаешь, верно?